Казачий рукопашный бой

Моё знакомство с казачьим рукопашным боем произошло совершенно неожиданно, и было, в полном смысле этого слова, ошеломляющим. И слегка позорным. Сейчас, через пятнадцать почти лет мне не трудно об этом вспоминать со смехом. Но так было не всегда.

Началось с того, что в гости к деду я приехал не сразу после дембеля, а почти через год. Старый претензий, с виду, не имел. Привыкнув, что любимому внуку многое прощается, я успокоился, наивный. Выставил на стол коньячок, и начались обычные у давно не видевшихся родственников разговоры – что, как, где, когда. Понятно, что основной темой стала моя служба. Ну и как было мне, вчерашнему ещё старшему сержанту спецназа, с ходками «за речку» и «на сопредельную», в возрасте 21-го задорного года, слегка не выпятить грудь? Тем более перед дедом родным, который на своём веку посолдатствовал и повоевал – не дай Бог никому. Я и выкатил «фанеру» — мол, вы были ничего, но и мы … не хуже. Дед доцедил «Арарат», аккуратно поставил рюмку.

— А в рукопашной? Случалось? Или не учили вас этому? – Бутылка была на двоих одна, выпили мы намного меньше половины, а тема эта меня и под гораздо большими дозами не вдохновляла.

— Ну, учили. Ну, случалось. –

— Покажи, чему учили –

Я сначала онемел, потом забормотал возражения. Во мне тогда, при 176см. роста, было 85кг. веса (без капли жира), тренировался я весь предыдущий год по пять-шесть раз в неделю, благодаря вколоченным в родном батальоне стереотипам поведения, грань между учебной схваткой и настоящим боем проскакивал где-то на третьей секунде. Спарринг же мне предлагал человек 1904 года рождения (шёл 1990-й), имевший инвалидность (по причине отсутствия заметной части кишечника после осколочного ранения) с 1944-го, разница в весе на этом фоне просто не имела значения. Заткнулся я, когда мы встретились глазами. Деда при мне взглядом останавливал кавказскую овчарку, получившую команду «Фас!» и здоровенного мужика впавшего в пьяную ярость. Тем самым взглядом, каким сейчас смотрел на меня. Положение могла спасти только бабушка, но она от моего умоляющего взгляда отмахнулась, как от мухи: «Идитя, разомнитя ноги, я пока окрошку соберу».

Мысль о том, что нужно сдерживаться, вылетела из головы от первой же жесточайшей плюхи, первый же проезд «мордой лица» по утоптанной земле заднего двора показал, что для того, чтобы это прискорбное событие не повторилось, придётся очень постараться. Как я ни старался (изо всех сил!) – получилось, как в скверном анекдоте. Да-да, в том самом. «Я ему как дал, потом встаю, опять, как дал, потом встаю, и снова…».

Кончилась экзекуция, когда встать я смог только на четвереньки. Потрясение было жестоким. До сих пор не нашёл слова, которое могло бы выразить моё тогдашнее состояние.

Я, действительно, к тому времени побывал в нескольких рукопашных, на самом деле убивал в них людей, далеко небезобидных и не так уж мало умевших. И знал, что это не везение – нас действительно учили этому делу в батальоне. А тут мной собрал весь куриный помёт на заднем дворе дедушка в возрасте под девяносто. Как тряпкой. Даже не запыхавшись. Всё сплелось и смешалось: стыд, унижение, злость на себя и прежних инструкторов, изумление, и много чего ещё. Не разорвало меня этим всем в мелкие грязные и вонючие клочья только потому, думаю, что очень быстро всё утонуло в ЖАЖДЕ УЗНАТЬ И НАУЧИТЬСЯ.

Деда на мою горячую, но маловнятную из-за щёлкающей челюсти, просьбу ответил просто: «Научу, раз просишь, хоть усы не зря будешь носить, только учить придётся быстро». От моего горняцкого отпуска оставался месяц.

Я уже знал, что «быстро» означает, в приложении к обучению рукопашке – «жестоко». Вот только, совершенно зря, как быстро выяснилось, считал, что пределы того и другого мне известны по батальону. Там ведь тоже, знали толк в стимулах, и не имели привычки «резинить» процесс обучения. В этот раз было действительно быстро и действительно жестоко. В моём обучении принял активное участие бабушкин брат. Тот был ещё постарше деда, он начал службу в 1912 году в Лейб-гвардии Атаманском полку. Этот меня бить не стал, сказав, что хватит уже. Просто продемонстрировал, сначала на табурете, потом на лошади все «фигуры» джигитовки, я только глаза протирал. Таких, как эти два старика, больше уже не делают. Тот месяц был одним из самых тяжёлых в моей жизни. Но и одним из самых полезных. Полученный тогда потенциал мной не исчерпан до сих пор. Не знаю даже, будет ли исчерпан вообще.

В том, что касалось техники, это было очень похоже на то, чему нас учили в батальоне. Удивляло не это (я уже знал, что в основу нашей рукопашной подготовки было положено то, что тогда, под большим, правда, секретом, уже называли «русским стилем»). В батальоне нас учили быстро, но дело шло как воз, который в гору тянешь. А тут воз внезапно покатился с горки, и надо было от него только не отстать, что, конечно, тоже требовало немалых усилий, изрядно утомляло, было чревато травмами. Но это же было совсем другое дело! Всё оказалось гораздо проще, понятнее, легче во много раз. В какой-то момент до меня дошло – спецназ использовал очень неудачный вариант того, что я получаю сейчас, к тому же не лучшим способом преподаваемый. Вопрос жёг. Как так, неужели для подготовки единственного на округ спецбата не использовалось лучшее из имевшегося? Или те, кто за эту подготовку отвечал, не всё знали? Оба предположения выглядели несколько дико.

Но сначала я спросил деда, почему он до моей службы ничегошеньки мне о своих умениях не сказал, не говоря уж – не научил ничему? Опущу, высказанную им, оценку моей понятливости (очень заслуженную, как сейчас понимаю). Ответ был дан на донском диалекте, и в дословном виде был бы не слишком понятен большинству читателей. Поэтому излагаю суть.

«Не прикидывайся глупым. Для чего бы я тебя учил? Для службы красножопым? Они тебя сами научили – чему хотели и как хотели. Теперь, когда твои умения только для тебя – можно и научить. Или без моих слов всё это было непонятно? Я-то думал, что в разведке дураков не держат».

Второй вопрос отпал сам собой. Заодно я получил важный урок – уяснению истины мешает чаще всего не отсутствие знания, а нехватка мужества. Мужества признать истиной давно известную, но крайне неприятную сумму фактов.

Ларчик открывался просто. Дело было не в том, как нас учили, а в том, для чего. Для «службы Советской Родине», т.е. коммунистической диктатуре. И власть совершенно не была заинтересована в том, чтобы мы имели твёрдые навыки, или могли их самостоятельно развивать. Поэтому методика обучения исключала понимание сути процесса. Собственно, задачей инструктора было сформировать такие навыки, которые без его контроля и поддержки не только не смогут развиваться, но и будут постепенно угасать. То, что при этом приходилось мириться с ухудшением результата и затягиванием обучения, видимо, никого не волновало. А, главное, так обученный человек сам не в состоянии никого обучить. Делать что-то, не имея полного понимания ещё можно (пусть это будет не лучший способ из возможных, но всё же). А вот обучить другого – уже нет.

Этот мой вывод полностью подтвердился в последующие годы. Я встречал кое-кого из наших. Все, кто продолжал тренироваться, жаловались, что вылетают из головы простейшие вещи – вроде помнишь, говорил об этом инструктор, но само объяснение забылось полностью. Несмотря на тренировки, все эти парни деградировали как рукопашники. Не быстро, но неумолимо. И все, пытавшиеся обучать других (все, без исключения, сержанты) сетовали, что гражданские парни то ли намного тупее наших солдат, то ли наш капитан-рукопашник был гением педагогики. С его помощью ведь получалось. А гением он не был (при всём моём, до сих пор не полинявшем, уважении к этому человеку). Просто у него было понимание сути, без которого невозможно обучить другого. Но нам он этого не давал. Не положено было.

Я не хочу, и не буду углубляться в вопрос, что есть казачий рукопашный бой, а что есть русский, в чём их сходства и различия, копаться в разнообразии мнений и их доказательств. Этим занято множество людей, которым именно этот круг вопросов интересен, они активно пишут и публикуются. Я же – инструктор. Изложу, что знаю и как знаю (предположения, догадки, дедукция, споры – не моя стихия).

Казачий рукопашный бой имеет бесспорные отличия от других, даже очень схожих систем рукопашного боя. Но заключаются они не столько в самой технике, сколько в её «просеянности» от всего необязательного, а также в простоте и действенности методики обучения. Объясняется это, в первую очередь не этнической отдельностью казаков от русских (на мой, родового казака, взгляд – несомненной), а многовековой спецификой образа жизни.

Любой народ воюет всю свою историю, мы в этом отношении не уникальны. Отличие в другом. У нас никогда не было ни отдельного воинского сословия, ни наёмной армии. Вообще никакой прослойки профессиональных воинов. Вооружённые силы казачества во все времена были, если использовать современную терминологию, ополчением. Очень необычным. Ведь во всей военной истории человечества поголовное мобилизация всех способных носить оружие являлась мерой экстраординарной, и дававшей, мягко говоря, не лучшие воинские контингенты. Если даже ополченцы проявляли непоколебимую отвагу (что случалось вовсе не всегда), если даже одерживали победу (что случалось намного реже), любой их успех оплачивался огромными потерями, несоразмерными с результатом. Государство или народ, заимевшие дурную привычку использовать ополчение как полноценную замену регулярной армии, приговаривали себя к катастрофе.

Военное поражение, в этом случае, было не худшим вариантом развития событий. Оно давало, хоть горький и унизительный, но вполне реальный шанс на физическое выживание и последующий подъём (пример – поражение шотландцев от Кромвеля). Череда же чрезмерно дорогих побед чаще всего вела к настолько глубокому демографическому провалу, что народ-«победитель» если и не исчезал физически (как носители Микенской культуры), то полностью терял какое-либо самостоятельное значение, на долгое время впав в ничтожество (как монголы после триумфов туменов Чингисхана).

Казаки же вставали на войну всегда всем мужским населением от 18 до 54, иногда (самый известный случай – война с Францией 1812-1814г.г.) от 16 до 65. Иначе просто не получалось. Кого только не манили причерноморские чернозёмы.

Хазарские каганы, киевские Рюриковичи, ханы Золотой Орды, московские цари, короли Речи Посполитой, турецкие султаны. Не только они, часто не в одиночку. Но я сознательно упоминаю только тех наших соседей, кто имел и использовал многочисленные, высокоорганизованные регулярные армии, вооружённые и оснащённые по последнему слову военной техники своего времени. Что мог противопоставить такой сокрушительной неумолимой силе не слишком многочисленный и вовсе не сказочно богатый народ? Ну не «ярость» же «благородную» и не «мужество беззаветное». Эти дорожки как раз и ведут к поражению. Или к победе, что хуже любого поражения. Под аплодисменты кретинов-пропагандистов. Для настоящей победы нужно превосходство над противником. И если нет численного (а его у казаков не было), нет технического (тоже неоткуда) – что оставалось? То и оставалось – превзойти в умении воевать. Да настолько, чтобы этим перевесить и численное и техническое превосходство противника. Другого пути не было. Поражение означало смерть народа.

Милосердия и «почётного мира», в случае поражения, ждать не приходилось – «гостям» нужна была земля, а не люди её населявшие, к тому же люди эти имели стойкую репутацию несогласных на рабскую долю. Даже о каких-то законах войны говорить не приходилось: степняки откровенно считали их дурацкой сказочкой для слабаков: «цивилизованные» же противники очень быстро изобрели и неизменно использовали легенду о «диких казаках поедающих младенцев», по отношению к которым соблюдение каких-либо этических норм излишне. Красные наиболее полно использовали этот миф, но считать их его создателями оснований нет: солдаты вполне цивилизованной кайзеровской Германии имели приказ казаков в плен не брать, т.е. речь шла не о праве любого солдата убить обезоруженного или раненого казака, а об обязательности такого убийства. Только самые умные (ордынские ханы, короли Речи Посполитой, турецкие султаны, Романовы), только изрядно обломав клыки, «щедро» соглашались оставить нам наши же земли и наши же права в обмен на обязанность военной службой.

И то, что казачий народ век за веком, войну за войной заставлял далеко не миролюбивых, далеко не слабых, далеко не милосердных соседей считаться со своим правом на свободную жизнь на собственной земле – лучшее доказательство превосходства именно в воинском мастерстве. Мой народ умел обучить воинскому делу каждого мужчину, не отрывая от повседневной жизни, лучше, чем это удавалось сословным военным и солдатам регулярных армий соседей. Которых, ради этого, освобождали от житейских забот: кормили, поили, одевали, обеспечивали крышей над головой. Только умей воевать.

За доказательствами далеко ходить не нужно.

При знаменитом Азовском сидении турецко-крымская армия (не кочевой сброд, а сильнейшая, на то время, армия Европы!) при 45-тикратном численном перевесе и абсолютном (у казаков было лишь несколько лёгких пушек) превосходстве по артиллерийским стволам, в условиях более чем годовой блокады взять Азов штурмом не смогла. Казачий гарнизон покинул город, только полностью исчерпав возможности к сопротивлению, из-за отсутствия продовольствия. Причём именно покинул, а не сдался в плен, получив право свободного прохода, с сохранением знамён и оружия, забрав, домой всех раненых, возвратив всех своих пленных. Турки сообщали об этом, как о своей победе. Не смейтесь, не над чем. В тогдашней Европе не смеялся никто, все понимали – при таком противнике, это действительно победа. Другое дело, что вторгнуться в Область Войска Донского после этого турки уже не решились. Хотя взятие Азова задумывалось, как предварительный этап вторжения. Но пришлось бы иметь дело со всем Войском, а не с малочисленным изолированным гарнизоном. Азовская победа отбила всякое желание. Причём самими казаками Азов был взят у превосходящего численно турецкого гарнизона (укомплектованного янычарами) вообще без осады. Первым же штурмом.

В ходе Севастопольской компании, в 1854г. ударная корабельная группа англичан получила приказ осуществить высадку десанта в гирле Дона с целью обеспечения последующего развёртывания на захваченном плацдарме союзного корпуса вторжения. Английские силы состояли из трёх канонерских лодок с орудиями калибра 6 дюймов (152мм.) и 500 чел. десанта вооружённого дальнобойными нарезными штуцерами, лучшего стрелкового оружия тогда не имела ни одна армия в мире. Они знали, что на Дону остались только полки «несрочных» возрастов, т.е. из казаков или младше 18 лет, или старше 54. Вооружены они были списанным из армии, т.е. не просто устаревшим, а ещё и изношенным стрелковым оружием, артиллерии вовсе никакой не имели. К тому же эти невеликие силы, были распылены (а что было делать?) по всей протяжённости азовского побережья и судоходных проток донского гирла. Сомневаться в успехе своей вышколенной, отлично вооружённой морской пехоты, поддержанной тяжёлой артиллерией канонерок, у английского командования оснований не было. Для России эта высадка означала военную катастрофу. С такой же операции начиналось вторжение союзных армий в Крым. Англичане не учли одного – это был Дон. Бой приняла казачья сотня неполного состава (меньше ста человек). Две канонерки были взяты на абордаж и захвачены. Вернувшаяся на базу имела на борту чуть больше двух десятков уцелевших солдат десанта.

Во время Гражданской войны Красная армия, имея, в разное время от 1,5 до 3 миллионов штыков и сабель, против не более 100тыс., которые смогли выставить (и то, пришлось посадить с седло всех от 16 до 65 лет) обескровленные Первой Мировой Дон и Кубань – потратила 2 полных года, чтобы сломить сопротивление казачества. При подавляющем превосходстве в технике и вооружении. В начале Верхнедонского восстания летом 1919г. на его подавление был брошен сорокатысячный корпус, имевший полное штатное вооружение в т.ч. тяжёлую артиллерию и бронепоезда. Восставшие имели 15 тыс. личного состава (тех же от 16 до 65) в среднем одну винтовку на 10 человек, хватало только шашек. Знаю о чём пишу, я лично знал двоих участников восстания. Согласно отчёту командования советского Южного фронта: «С применением почти исключительно холодного оружия, корпус был фактически поголовно истреблён казаками в течении 5 дней встречного сражения. Следует осознать, что в борьбе с таким противником, как казаки, ни численное преимущество, ни превосходство в вооружении, сколь бы ни были они велики, победы не обеспечивают».

Ни прибавить, ни убавить. Мы же, для себя отметим: «С применением почти исключительно холодного оружия… ». Я именно для этого испытывал Ваше терпение экскурсами в историю. Бой с применением холодного оружия, это бой рукопашный. До совсем недавнего, по историческим меркам, времени, тот, кто не умел взять верх в таком бою, о победе не мог и мечтать. Не имевший прочных и эффективных рукопашных навыков воином считаться не мог, и шансов выжить в бою не имел. Приведённые мной случаи относятся к разному времени, имели место в разных условиях, при разных противниках.

Общее одно – большая роль рукопашного умения. Бой на крепостных стенах Азова не мог не быть рубкой на холодном оружии. Что можно было противопоставить сорокапятикратно превосходящему противнику, кроме отточенного умения? Английские моряки не имели привычки дарить боевые корабли любому, ступившему на палубу, и к абордажному бою, кстати, готовили экипажи канонерских лодок и личный состав морской пехоты в ту пору вполне серьёзно. В последнем случае и вовсе: «Почти исключительно с применением холодного оружия … поголовно истреблён… в течении 5 дней… » противник превосходящий численно в 2,6 раза, несопоставимо лучше вооружённый. Это как же нужно было этим холодным оружием владеть?

Картина ясна – учили казака рукопашному бою хорошо. Но не только. Учить надо было ещё и быстро. Потому, что уже в 16 парень должен был быть готов в бой. А противнику в рубке плевать на то, что ты очень молод. К тому же учить надо было, как сейчас бы сказали «без отрыва от производства» (причём обучающего тоже, предварительная подготовка была заботой семьи). К тому же нужно было научить очень многому, кроме рукопашки. К моменту поступления в полк, т.е. к 17 годам, молодой казак должен был соответствовать более жёстким требованиям, чем старослужащий солдат регулярной русской кавалерии (с которого, к слову, тоже требовалось очень немало). Так ведь солдата содержало государство, а казак, мало того, что должен был совмещать обучение сына с повседневной хозяйственной деятельностью, так ещё и оружие (кроме винтовки), и снаряжение, и трёх лошадей (основную, заводную, вьючную) приобретал за свой счёт.

И в строевом составе казак числился до 54 лет. Не просто числился, а, в случае серьёзной войны, снова садился в седло. «Миролюбивая» внешняя политика Российской Империи делала такие случаи весьма частыми даже на далёком от внешних границ Дону. Казачьи же области, находившиеся на неспокойных границах (а таких было большинство) постоянно жили в атмосфере мелких стычек, перемежавшихся с боями местного значения.

«Миролюбивая» внешняя политика Российской Империи делала такие случаи весьма частыми даже на далёком от внешних границ Дону. Казачьи же области, находившиеся на неспокойных границах (а таких было большинство) постоянно жили в атмосфере мелких стычек, перемежавшихся с боями местного значения.

Надо сказать, что к сравнительно спокойному романовскому времени казачий стиль рукопашного боя вполне сложился, как боевая система. Но как раз сравнительно мирная жизнь и вынуждала к созданию очень эффективной методики обучения. Причина была проста – после многовекового периода бесконечных войн основой экономики казачьего народа снова стало земледелие. Каждый, кто стремился к материальному благополучию, должен был сочетать высокий профессионализм в воинском деле с не меньшим земледельческим умением и хозяйственной хваткой. За службу и воинские успехи казак получал лишь землю. Хозяйственная неуспешность означала бедность независимо от подвигов на войне. Но и, в свою очередь, зажиточность ничего не значила в рубке – уступил противнику в умении – покойник, невзирая на полные сундуки и богатый двор, почтенный (или наоборот юный) возраст.

В этих условиях быстро сложилось уникальное казачье воинское искусство, сочетавшее высочайшую эффективность, доступность в освоении, стойкость однажды усвоенных навыков, возможность их самостоятельного развития каждым обученным. Рукопашный бой не мог не быть важнейшей его составляющей и отвечал всем названным условиям.

Постоянные войны безжалостно отсеяли все «красивости», всё необязательное, всё недостаточно эффективное, всё слишком сложное в освоении, или применении. Отбрасывалось всё, что не могло послужить усталому, пожилому, оказавшемуся одному против многих. Техника рукопашного боя давалась и женщинам, ведь часто ушедший в поход полк, только на казачек, подростков и стариков оставлял станицу. Осталось только предельно простое, предельно надёжное, предельно смертоносное.

В войнах начала XXв. это проявилось вполне заметно.

Едва началась русско-японская война, японские войска получили приказ своего генерального штаба с русской кавалерией в бой на холодном оружии не вступать, уклоняясь от него даже ценой оставления позиций.

Регулярной русской кавалерии в Маньчжурии не было, и до самого конца войны она там так и не появилась.

Т.е. речь в упомянутом приказе шла именно о казачьей коннице. Согласитесь, читатель, такую оценку от такого противника надо было заслужить. Обратите внимание и на то, что непосредственного опыта боестолкновений японцам не понадобилось, они и так знали, с кем придётся иметь дело, и выводы сделали заранее. Причём осмотрительность японского командования слабостью не объяснишь. Иначе бы исход войны был другим. Но вот тягаться в рукопашной, японцам даже пробовать не хотелось. Обойдёмся без комментариев.

Людоедский приказ немецкого командования, обязавший солдат не брать казаков в плен, тоже появился не на пустом месте. В первые два месяца войны бездарное использование высшим командованием кадровых казачьих полков не позволило им проявить свои боевые качества, а многие просто обрекло на бессмысленную гибель (впрочем, участь регулярной русской кавалерии и великолепной кадровой пехоты была такой же). Но едва война приобрела позиционный характер, регулярно стали происходить рукопашные в траншеях. И нет-нет, да случалось, что спрыгивал в траншею немецкого взвода (40-45 человек) один пластун с кинжалом (если это был кубанец, терец или амурец) или с ножом (если донец, сибирец или семирек), и покидал его, через несколько минут живым-здоровым, оставив за спиной одни трупы. И происходило это не с какими-то второразрядными подразделениями, а с отлично выученной немецкой кадровой пехотой, имевшей (вполне заслуженно!) репутацию в высшей степени боеспособных войск. Понятно, что происходило это не каждый день и не на каждом километре фронта. Но, всё же, достаточно часто, чтобы солдаты стали отказываться конвоировать пленных в тыл, если среди последних был хоть один казак. А младшие офицеры (не говоря уж об унтерах) не спешили настаивать. Доходило до открытого неповиновения. Аргумент солдат был прост – боюсь, если ты смелее моего, бери винтовку и рискуй оказаться против него, когда он решит бежать. Произошла едва ли не самая страшная для воюющей армии вещь – солдаты боялись противника (даже пленённого!) больше, чем наказания за невыполнение приказа.

Неудивительно, что немецкое командование потеряло самообладание, как и австрийское, и потом турецкое. А страх рождает бессмысленную жестокость. Но беспочвенной эта истерика не была.

«Гениальное» командование русской армии к 1917 г. уложило костьми большую часть боеспособных казаков. Результатом стала проигранная казачеством Гражданская война. Последующее описывать я не буду. Это как по открытому перелому стучать. Вот и вышло, что я, родовой казак, родился и жил в Казахстане, служил власти, истребившей мой народ, и о самом факте существования казачьего рукопашного боя узнал – Вы уже знаете, когда и как. При таком положении дел не приходится удивляться, что большинство людей вовсе ничего о нём не знает.

Потому-то я и решил поделиться своим знанием. В надежде, что для многих оно окажется полезным.

Разумеется, в первую очередь, я рассчитываю на своих собратьев – казаков, желающих внести свой вклад в сохранение и развитие казачьего рукопашного боя, как важнейшей части нашей национальной культуры. Но не только. Владение рукопашным боем – не лишний навык для любого человека. А именно казачий рукопашный бой, в силу уже описанных особенностей, более всего подходит как средство обеспечения физической безопасности среднестатистического гражданина.

Не спешите саркастически усмехаться. Я вполне осведомлён об обильном разнообразии рукопашных школ и стилей. Вот только большинство из них практикует спортивные техники, для применения в реальной рукопашной совершенно непригодные. В первую очередь по причинам психологического плана.

Спортсмен вступает в схватку хорошо отдохнувшим, в тёплом, светлом помещении, имея под ногами ковёр, татами или ринг. Противник всегда один, примерно равных физических кондиций. А главное – вокруг доброжелательные люди, соперник (даже если личные отношения не лучшие) всерьёз ничего плохого тебе не желает, любой твой успех будет замечен и поощрён, если не судьями, так зрителями. Словом обстановка полного психологического комфорта. В реальном бою всё с точностью наоборот: противник либо намного тяжелее и сильнее (иначе просто не напал бы), либо это группа, либо наркоман под дозой, а часто эти прелести суммируются между собой и дополняются оружием в руках; под ногами или слякотная грязевая каша, или снег по колено, или строительные обломки, или вообще чёрт знает что, чего ещё в полутьме и не разберёшь; чужая злобная воля давит на мозг и очень хорошо чувствуется, что шуток не будет – из тебя сейчас будут делать труп – со старанием, страстью и изобретательностью. И ни аплодисментов тебе, ни очков, ни приза.

Радуйся, если, отбившись, не попадёшь в подследственные. А привычного простора нет, чаще всего, маневрирование, так выручающее на соревнованиях, невозможно. Применение даже великолепно отработанной спортивной техники в таких условиях более чем проблематично.

Я вовсе не склонен пренебрежительно относиться к спортивным единоборствам. Просто хочу донести до Вашего сознания один простой факт. Их техники создавались для определённых условий (поединков «один на один» в спортивных залах), с определёнными целями (проведения состязательно-зрелищных мероприятий). Поэтому из этих техник сознательно удалены действия опасные для здоровья и (подавно) жизни человека. Конечно, бывает всякое. Но серьёзные травмы, не говоря уж о летальных исходах, в спортивных единоборствах справедливо рассматриваются как несчастные случаи и случаются крайне редко. Не случайно в статистике травм (как по их частоте, так и по тяжести последствий) лидирует не какое-либо из «боевых искусств», а европейский футбол. Техника же рукопашного боя должна гарантировать максимально тяжёлое травмирование противника за минимальный отрезок времени, как необходимый результат любого технического действия. Коммерческая индустрия любого вида спорта рухнет, если травмы будут неизбежными, а схватки короткими. Ни спортсменов, ни зрителей, ни рекламодателей на такие «соревнования» калачом не заманишь. Так что, если проводятся соревнования с правилами, судьями, зрителями, присвоением мест – дисциплина является спортивной, даже если напрямую называется «рукопашный бой».

Но главная причина неприменимости навыков спортивных единоборств в реальном бою, как уже упоминалось, – психология. Сознательное травмирование соперника для спортсмена – гораздо более тяжкий грех, чем проигрыш схватки.

Ну, в самом деле, читатель. Чем грозит проигрыш? Даже финальной схватки чемпионата мира. А чем сознательное, на глазах многочисленных свидетелей (судей и зрителей) убийство? Даже в первом поединке отборочного этапа районной спартакиады. В том-то и дело, что для спортсмена своё поражение предпочтительней увечья соперника. В сотнях тренировочных и десятках состязательных схваток этот постулат закрепляется до уровня подсознательного поведенческого стереотипа, становится абсолютной доминантой психики. Для спортивного поединка это очень даже неплохо. В рукопашном бою на уничтожение такая психологическая установка означает смерть.

Не подходят для обеспечения личной безопасности и т.н. «полицейские» техники. Во-первых, полицейские уже очень давно вступают в рукопашную только при чётко поставленной задаче на захват преступника. Риск для их жизни считается при этом нежелательным, но допустимым – это их работа, если на то пошло. Не зря же спецподразделения такого профиля везде называются группами захвата. К тому же полицейский патруль всегда, как минимум, парный. В норме полицейский не только не обязан, но и не может оказаться в опасной ситуации в одиночку, а исключительные ситуации на то и исключительные. Подготовленные же операции, по всем инструкциям проводятся при обязательном создании, по меньшей мере, трёхкратного численного превосходства. Не говоря уж о том, что полицейского с температурой просто не допустят в патруль, или к операции.

Гражданский же человек обречён на одиночество в ситуации преступного нападения. Преступник всегда нападает только на того, кого считает заведомо более слабым. Он терпеливо выжидает и целенаправленно ищет лёгкую добычу. Поэтому вполне реально нарваться в одиночку на троих с ножичками на пороге аптеки, до которой еле добрёл с температурой под 40? (так со мной однажды и было в одной наркоманской «нахаловке»). В подобной ситуации (а кто от неё застрахован на 100%?) не до нокаутов и фиксирующих заломов. Надо рвать, ломать и разбивать, не взирая на то, что колени подгибаются от слабости.

Поэтому-то я и считаю, что гражданскому человеку для личных целей не подходят техники созданные и применяемые в спортивной или в правоохранительной практике. Для обеспечения личной безопасности подходит только то, что создавалось для войны и на войне же обкатывалось и совершенствовалось.

Казачий рукопашный бой создавался именно для войны и войнами. В чём мне довелось убедиться лично. Когда пришлось на ходу, во многом с нуля, готовить группу полковой разведки. На которой было всё: от добывания «языков» и диверсий в глубоком тылу противника, до охоты на снайперов и авангардной роли в штурмовых действиях. При жесточайшем дефиците оружия и боеприпасов у обеих сторон (для первых «послесоветских» войн – обычная картина) рукопашные для нас были делом не ежедневным (слава Богу!), но достаточно частым. К исходу второго месяца боевых действий мы даже злоупотребляли своим рукопашным превосходством. Это при том, что большинство моих солдат поначалу вообще никаких рукопашных навыков не имели, а у тех, кто хоть какие-то имел, они были совершенно недостаточны для беспощадной резни с решительным противником. Вот когда я оценил казачью методику обучения – за неполных два месяца, будучи единственным инструктором, не имея возможности освободиться от текущей боевой работы и освободить от неё обучаемых, обучить до уверенного превосходства над противником 12 человек… Я сам себе поначалу не верил. Ведь рукопашное умение было не единственным и, если уж честно, не главным, чему нужно было научиться моим солдатам. И рукопашным тренировкам уделялась не самая большая часть учебного времени.

Что до эффективности. Рукопашные, по закону подлости, случались, чаще всего, на выходе из тыла противника к своим.

Или к исходу длительного боя, когда совсем худо становилось с патронами. Т.е. когда физическая усталость ощутимо гнула к земле. И по тому же закону, численного перевеса за нами не было ни разу. Никто не был даже ранен. Что к этому можно добавить? Я много раз добром помянул предков-казаков.

Сдуру, молод ещё был всё-таки, по возвращении начал было рассказывать деду о том, какой я был молодец. За что получил ещё один «добрый» взгляд и жестокий словесный отлуп. В переложении с донского диалекта на общеупотребительный русский это звучало бы примерно так: «Всё тобой сделанное было бы достойно похвалы, будь ты потомком крепостных, а для родового казака быть хорошим старшим урядником – никакой не подвиг и нечего клянчить комплименты за то, что стал тем, кем быть обязан». Уши у меня горели долго.

Учить кого-то в мирной жизни я взялся очень нескоро. Тот уровень жестокости, с которым учили меня самого, и который, по вполне понятным причинам, прощался мне на войне, при обучении в обычных современных условиях неприменим. Но и без болевой стимуляции ни наработка стойких рефлексов, ни закалка психики тоже невозможны. На то, чтобы нащупать грань, отделяющую необходимое от нетерпимого ушёл не один год. После чего методику обучения можно было пробовать на живых людях. Что тоже было длительным процессом. Сейчас уже налицо результаты этих усилий, которые можно сформулировать в виде текста, представляющего собой изложение курса подготовки бойца-рукопашника. Спрос на такую литературу есть, почему бы мне не пойти ему навстречу.

Вот только мне не хотелось бы, чтобы книга рассматривалась как самодостаточный учебник. Ведь не приходит же никому в голову учится «по книжке» пилотированию самолёта, или даже вождению автомобиля. Хотя учебников по этому делу издано немало. А цена ошибки за рулём ничуть не выше, чем в серьёзной драке. Весь комплекс навыков, владение которыми делает человека рукопашником, я, для себя, очень давно сформулировал как триединую систему «психология-тактика-техника». Да, именно в такой последовательности. Характерное для спортивных единоборств безраздельное превалирование технических навыков оправдано только в состязательно-зрелищном спортивном поединке. Оно и понятно – задачей спортсмена является демонстрация технического превосходства над соперником. За это судьи дают очки, ради красивого зрелища безупречно исполненных технических действий покупают билеты зрители.

В настоящем бою наоборот – чем меньше увидели и поняли свидетели, тем лучше. К тому же спортсмена психологически мобилизует сама атмосфера соревнований, дух команды, тренер настраивает. На улице – каждый у себя один, угроза чаще всего возникает внезапно, не оставляя времени на какую-то предварительную подготовку. Если проводить аналогию, то разница та же, что между запланированным выходом на улицу в хорошую погоду спокойно одевшегося, приведшего себя в порядок человека и внезапным обвалом стен в лютый мороз в момент, скажем, помывки в душе. Ситуация внезапного нападения абсолютно безжалостно обнажает истинную степень психологической прочности человека.

Скажу больше. Уличное нападение предъявляет гораздо более высокие психологические требования, чем рукопашное столкновение в ходе боевых действий. Поверьте, я знаю, о чём говорю – имел возможность сравнить. Подробно этот вопрос рассматривается в главе «Психология».

Между тем, по оценкам специалистов, занимающихся теорией физического конфликта, исход боя на 85% зависит от психологического превосходства. При всей условности каких-то цифровых оценок в подобных вопросах, на мой, практика, взгляд, они если и ошибаются, то незначительно и в сторону занижения. По всему поэтому, психологическая подготовка при обучении рукопашному бою, занимает первое место. Не так уж трудно научить удару ногой, разбивающему тазовые кости и, попутно, превращающему мошонку в мешок с кровавым киселём. Но если человеку становиться плохо от мысли о том, что это нужно реально проделать с другим человеком – никакое техническое совершенство значения имеет.

На втором месте тоже не техника. По той простой причине, что если ситуация не выиграна тактически, не создано тактическое преимущество над противником, применение технических навыков невозможно. Что толку в великолепно поставленном ударе, если дистанция до противника слишком велика, и сократить её не удаётся? Чем поможет самая отточенная бросковая техника, если нет возможности осуществить захват? Техника, если честно, есть лишь способ реализации тактического преимущества. В спорте, опять же, вопрос не стоит столь остро – соперника правила обязывают входить в зону досягаемости, запрещая, одновременно, пользоваться самыми грубыми ошибками (со спины нападать, скажем). На улице очень даже запросто один будет кружить перед Вами, чтобы отвлечь, не вступая в опасный контакт, пока другой с кистеньком заходит за спину.

Это не значит, что освоению и оттачиванию техники можно уделять мало внимания. Нет! Ни в коем случае! Я не специалист по всем рукопашным дисциплинам, но в казачьей рукопашке триада «психология-тактика-техника» представляет собой единый комплекс взаимосвязанных, взаимозависимых и взаимообусловленных навыков которые отграничить друг от друга можно далеко не всегда, да и то, это разграничение всяки раз очень условно. Изучение и совершенствование одной составляющей благотворно влияет на освоение двух других. Не говоря уж о том, что самая тактически выгодная ситуация бесполезна без умения её реализовать мгновенным и смертоносным техническим действием.

Основные сложности освоения казачьего рукопашного боя, судя по моему инструкторскому опыту, связаны с психологией и, в гораздо мен шей, но тоже заметной степени, с тактикой. Сложностей с овладением техникой я просто не помню. Но все три составляющих связаны настолько жёстко, что человек, не закаливший психику, соблюдать тактические постулаты (требующие постоянно идти на противника, сближаться с источником опасности) просто не способен, а это, в свою очередь, исключает эффективное применение технических навыков.

Психология же бойца-рукопашника – психология убийцы. Да не машите Вы руками! Если коротко, то убийца – это тот, кто готов: психологически, морально, технически, физически к прекращению чужой жизни в случае необходимости. А вовсе не тот, кто «старушку за двадцать копеек топором». Родяшка Раскольников – тип не убийцы, а слюнявого психопата способного только на насилие над беспомощными (и то, лишь с помощью топора). Любой уличный шпанёнок изнасилует такого множеством противоестественных способов, ни разу не ударив – просто «базаром задавив». Я же сейчас говорю о бескомпромиссном настрое психики на убийство любого представляющего собой опасность противника. Такая направленность личности – неотъемлемая составляющая воинского рукопашного ремесла. Такой же необходимый и естественный навык, как техника, к примеру, ударов, бросков, или удушающих.

Должен предупредить, что сложности психологического плана, при освоении рукопашки далеко не всегда имеют причиной особенности обучаемого. Да, многим неприятно ломать свои овечьи комплексы и привычки (в которых себе сначала признаться нужно, а это тоже нерадостный процесс). Но чаще корень в том, что происходящие изменения личности не по нраву окружающим. Овца на глазах становиться волком. Обучаемый перестаёт поддаваться на провокации, психологические манипуляции над ним резко (а иногда и полностью) теряют свою эффективность, чужая воля для него уже не является побуждением к действию. Неудивительно, что «близкие» и «друзья», когда осознанно, когда нет, всеми силами противятся происходящему. Что только не идёт в ход – до ультиматумов о разводе включительно (реальный случай из моей инструкторской практики). Понять хлопотливых можно: стригли его, воду на нём возили, распоряжались, как хотели – как было хорошо! И вдруг из овечки белой – в волка серого обратился. Ни остричь, ни запрячь, ни пнуть, срывая зло, как привыкли. Противодействие принимает нередко очень острые формы, и не всякий способен его преодолеть. Тут ещё российская специфика – любят в этой стране убогоньких, пьяненьких, паршивеньких, ущербных разумом и духом. А сильный, самостоятельный, успешный – ненавидим «великим» русским народом. Могучей, чёрной, завистливой, подлой и трусливой ненавистью.

Поэтому – хорошо подумайте над тем, нужна ли Вам эта книга. Ведь если Вы станете сильным и твёрдым человеком, преодолев препятствия, то Вас постараются наказать за это. И, может быть, старания увенчаются успехом. А может быть и нет. Но вот если Вы, попытавшись, не сумеете этого сделать – кара неминуема и будет она пожизненной. В России таких попыток не прощают никому, но в случае неудачи Вы даже защититься не сможете.

Подумав, решили читать дальше? По-моему, правильно сделали. С психологии и начнём.