Заморочки русской философии
250 лет безумству славянской мысли
Русская литература, изобразительное искусство, наука, кино и даже такая метафизическая штука, как русский характер, более-менее определены. А что есть русская философия — неясно до сих пор.
Ведь если считать её основателем казацкого философа Григория Сковороду (как Ломоносова — науки, а Пушкина — литературы), то ей примерно 250 лет. Юбилей! А марксистко-ленинская философия тоже русская? Ещё какая! Общие черты нашей философии и определяет неугомонная славянская натура.
Цель философии — создание модели мира. Каждый народ её делает, исходя из особенностей своего восприятия. Индийский мудрец вряд ли бы утверждал, как нигилист Ницше, что «жизнь на Земле мгновенье, эпизод, событие без плана», поскольку в курсе, что по «генеральному плану» период от зарождения до растворения вселенной — 4 320 000 лет. Далее верховный бог Брахма сворачивает материальную вселенную и творит её снова.
Западная и восточная философии — две полярности, между которыми «примостилась» русская, которой стукнуло 250 лет. На Востоке философия и религия единое целое: философия индуизма, буддизма, даосизма. Философ — духовный наставник. На Западе философия и религия разделились. Философы — академические учёные, уже не претендующие по-сократовски быть моральными учителями.
Россия в силу промежуточного положения создала феномены религиозной и научно-мифологической философии. Причём главное не схема, а отношение к предмету, поскольку руководствуются русские философы в первую очередь эмоциями.
Например, Владимир Соловьев (1853—1900) центральным объектом исследования сделал видение — Софии, Мировой Души. В состоянии аффекта ему являлся этот прекрасный женский образ. Как бы в наше время отнеслись к научному докладу о видении? Объявили автора сумасшедшим (хотя это нормально для русских философов: от Чаадаева до Даниила Андреева большинство были официальными или неофициальными безумцами). Поэтому в Европе русскую философию воспринимают, как бы это сказать, с пожиманием плеч. Чего не скажешь о литературе, где призраки, видения, сны присутствуют на законных основаниях. Поэтому Достоевского с Толстым и Маяковского с Блоком ценят выше. Но знаменитые блоковские «Стихи о Прекрасной Даме» навеяны именно визионерским опытом Соловьева.
У Запада — склонность к внешнему, «горизонтальному», материалистическому, демократичному, рассудочному, «левому»; у Востока — к внутреннему, «вертикальному», духовному, традиционному, иерархичному, «правому».
А Россия — душа, эмоции (неудивительно, что Соловьев прозрел именно образ Мировой Души). Поэтому, к каким бы левым или правым лагерям ни принадлежали русские философы, их общее свойство — одушевление предмета исследования и его мифологизация.
К примеру, Алексея Лосева (1893—1988) не устраивала механика Ньютона, поскольку «она построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства». «Мир физики и астрономии скучное, отвратительное, безумное марево». Лосёву не нужен «мир без родного неба».
Каков аргумент?!
Но вернёмся к началу. Оригинальная русская философия стартовала с казацко-украинского философа Григория Сковороды (1722—1794). Что не удивляет, так как он воспитанник Киево-Могилянской академии — могучего религиозно-образовательного заведения. Он неоплатоник-моралист, создатель концепции трёх миров. Микрокосм-человек, макрокосм-вселенная, связь между ними посредством символического мира Библии. «Что компас в корабле, то Бог в человеке. Компасная в сердце корабельном стрела есть тайный язык, закон, глава, око и царство корабельное. Библия тоже именуется стрелой, как начертанная тень вечного закона и тьма Божия», — проповедовал Сковорода. Официальная церковь не очень была довольна его «учением сердца», видя ересь в желании трактовать священную книгу как заблагорассудится.
Европа в XVII веке всё больше уходила в натурфилософию, а Сковорода напоследок оставил знаменитую эпитафию: «Мир ловил меня, но не поймал», имея в виду, что мирское, суетное не могло заполучить его в сети, обмануть внешним блеском. Он задал главное направление исследования русской философии: создание духовно-мистической модели мира, способ постижения — эмоционально-аналитический.
Следующий известный русский философ, Пётр Чаадаев (1794—1856), призвал Россию пошевеливаться, дабы приблизиться к образовательным канонам Европы. Царь за критицизм объявил его сумасшедшим. Именно философ послужил прототипом (Чаадаев — Чацкий) для одного из первых классических произведений русской литературы — «Горе от ума».
Чаадаев подчёркивал: Россия — наследница Византии, но ставил это в вину родной стране. Он не разглядел, что она переняла византийскую миссию — моста-регулятора между Западом и Востоком. Чаадаев ждал от России свершений в русле европейской цивилизации. Хотя она уже выполняла свою историко-политическую роль: обломала татаро-монгольское иго и прогнала Наполеона.
После Чаадаева русские мыслители разделились на славянофилов и западников. И те и другие увлекались немецкой классической философией: Кантом и Гегелем.
Рациональная модель мира в исполнении немцев — механизм вроде часов. Кант обозначил его границы, а Гегель описал пружину — диалектику развития. То, что за пределами рассудка, по Канту, — не существует. Спровоцировал его на этот радикальный вывод швед Сведенборг — он ключевая фигура, где русские расходятся с немцами.
Эмануэль Сведенборг (1688—1772) — шведский инженер, математик, анатом, физиолог, химик, минеролог, астроном и теософ. Переломный момент произошёл, когда ему было 57 лет, — после видения получил возможность проникать в «эфирный мир духов». Затем почти 30 лет шастал на тот свет и обратно, регулярно публикуя тома-дневники. Его неоднократно проверяли на правдивость: он расспрашивал духи умерших на предмет тайной информации, которая потом подтверждалась.
Самая известная книга — «О небесах, о мире духов и об аде». В отличие от Данте, Сведенборг писал нудным языком учёного, он берёт не стилем, а фактическими подробностями.
Рай и ад — действующие иерархичные институты. Первый создан Господом, второй произрастает из людского эгоизма. В раю — божественный свет истины, в аду — отражённый свет лжи. Адом правит дьявол, но Господь главенствует над обоими институциями, поскольку ад всегда готов взбунтоваться. Запредельный мир в земной жизни познаётся символическими соответствиями.
Кант сначала увлёкся теософией шведа, а потом раскритиковал её в работе «Грёзы духовидца» (1766). Он приводит совершенно нелепые аргументы: «В Стокгольме проживает господин Сведенборг, не занимающий никакой должности или службы и существующий на собственные значительные средства». В глазах немца отсутствие службы — грех.
Кант ошибался, у Сведенборга была должность — королевского советника. Но дело не в этом. Кант отвергает саму возможность разума проникать так далеко. (Как по Чехову: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».) Для этого немецкий философ ввёл понятие «вещь в себе», как свойство непознаваемости. Сведенборга он в шуточно-грубой форме объявляет умалишённым: «Адептов мира духов прежде считали нужным предавать сожжению, теперь достаточно дать им слабительного». Закончил он трактат более удачной остротой: «Любознательным людям, которые стараются что-нибудь узнать о том мире, можно дать совет: терпеливо дожидаться, пока не попадёте туда».
На Востоке немало визионерских свидетельств. Та же тибетская «Книга мёртвых». Но Кант провёл черту между наукой (знания рассудка) и религией (знания интуиции). И только первую считал действительной.
Однако русским скучно доказывать постулаты, выжимая максимум лишь из рассудочного мышления. Но и по девять лет в пещере «созерцать стену», как буддийский монах Бодхидхарма, — тоже не для нас.
Поэтому лучшие российские мыслители, ценя и Канта, и Сведенборга, занялись пока друг другом: славянофилы и западники начали двадцатилетнюю публицистическую битву. Одни ратовали за социальные реформы (вплоть до революции) по европейскому образцу, другие за народность, самодержавие и православие. И тем и другим было не до создания самобытных мировоззренческих систем. Как выразился любимец Владимира Путина философ-эмигрант и государственник Иван Ильин (1882—1954), «истинное бытие глубже, обширнее и богаче, чем выдумываемые «системочки». Вот наши философы и не заморачивались, накаляя спор.
Примирительным звеном стал религиозный философ Владимир Соловьев (1853—1900). Он выступил, исходя из христианского всепрощения, и против революционного насилия, и против казни убийц Александра II. Александр III счёл его «чистейшим психопатом». Что для русского мыслителя (в глазах обывателя и власти) норма.
Уволившись из Петербургского университета, Соловьев с головой ушёл в религиозную философию: взялся объединить католическую и православную церкви. Кем, думаете, его посчитали и одни церковные власти, и другие? Правильно. Но кто-то должен был начать процесс сближения?
Ночью в пустыне близ Каира Соловьев узрел Софию. И создал, соответственно, направление — софийность. Тезисы: богочеловечество и соборность.
Несмотря на хаотичность публицистики, делал поразительные по верности прогнозы. К примеру, о характере будущей немецкой экспансии: «Германский идеализм делает невозможным для немцев эмпирическое людоедство английской политики. Если немцы поглотили вендов, пруссов и собираются поглотить поляков, не потому, что это им выгодно, а потому, что это их «призвание» как высшей расы: германизируя низшие народности, возводить их к истинной культуре. Английская эксплуатация есть дело материальной выгоды; германизация есть духовное призвание. Англичанин является пред своими жертвами как пират; немец как педагог. Эмпирик англичанин имеет дело с фактами; мыслитель немец — с идеей; один грабит и давит народы, другой уничтожает в них саму народность».
Поэт Андрей Белый однажды спросил философа об отношении ницшеанского сверхчеловека к богочеловечеству. Соловьев заметил: «Идеи Ницше — единственное, с чем теперь надо считаться как с глубокой опасностью, грозящей религиозной культуре».
Словно ответ ницшеанскому «Антихристу» (1888) — соловьевская «Повесть об антихристе» (1900), рассказ-пророчество о пришествии гениального учёного-правителя, который погрузит планету в пучину бедствий. Православные, объединив усилия с иудеями и католиками, еле сковырнут его. «Источник информации» Соловьев не разглашал.
По части «безумности» не уступал ему библиотекарь Николай Фёдоров (1828—1903), основатель русского космизма.
Фёдоров из науки сделал религию. Окончательно объединившись друг с другом («философия общего дела»), люди победят смерть и будут воскрешать мёртвых («воскрешение отцов»). А когда Мать-Земля переполнится — осваивать другие планеты.
Несмотря на полубредовость идей, серьёзно повлиял на Константина Циолковского (1857—1935). Тот придумал ракетный способ «переселяться» и дополнил учение о космизме, предположив, что атомы разумны. Одним, которые составляют камень, повезло меньше — «спят сном без сновидений», те, из которых состоит мозг, вытянули счастливый билет, «приобщились к сознанию».
Космист биолог Владимир Вернадский (1863—1945) сферу земной жизни обозначил как «биосферу», а для духовно-интеллектуальной области придумал загадочный термин «ноосфера». Область разума! Эта сфера невидимая, условная, но, чтобы атеисты и верующие не передрались, оба лагеря приняли трактовку.
Религиозный философ Алексей Лосев, правда, подкинул ложку дёгтя в подобную научную патоку в книге «Диалектика мифа» (написана в 1927-м): мол, учёные, используя силу воображения, изобретают мифы для объяснения жизненных явлений не меньше мистиков. Только это мифы об атомах (разумных и не очень), а не мифы о сверхсуществах и богах.
В долосевский период можно отметить ещё философов-публицистов Василия Розанова (1856—1919) и Николая Бердяева (1874—1948) — оба участники знаменитых философско-религиозных собраний (1901—1903): встреч творческой интеллигенции и представителей РПЦ для выработки общей линии.
Оба мыслителя выразили в своих очерках национальный менталитет. И выяснили, что ему присущи крайности: дионисизм и христианский аскетизм, бунт и покорность, мессианство и неверие, анархизм и государственность. Русская идея — это религиозность без фанатизма, а рассудочность — без прагматизма. Розанов — чувственная горизонталь «русской идеи», а Бердяев — духовная вертикаль. Розанов в Октябрьской революции видел «конец истории», а Бердяев справедливо определил, что русский коммунизм будет дрейфовать в «мифотворческую, религиозную сторону»…
«Диалектика мифа» — основное произведение Лосева, из-за него он загремел на Беломорканал. Точнее, из-за дополнения к нему 1930 года. Добавил он следующее: «Советская власть есть власть сатанинская». Неплохо? И это не в Париже, а в сталинской Москве. Через три года после ареста полуослепшего философа друзья вытащили со «стройки века».
В своём трактате Лосев заявляет, что религия, искусство и наука пересекаются в мифах. Что человеческое сознание изначально мифологизировано (это сродни архетипам и коллективному бессознательному Юнга).
Миф, по Лосёву, «яркая, максимально конкретная и подлинная реальность, развёрнутое магическое имя, не фикция и не игра фантазии, а суть вещей».
Проще говоря, мировоззренческую систему Гомера Лосев считает истинной. Есть уровень богов, есть — людей. Есть взаимоотношения как людей друг с другом, так и богов между собой. Третья составляющая — отношения между людьми и богами. Ясно дело, чтобы почувствовать это, нужно «аффектированное состояние, граничащее с магическими формами».
Лосевские рассуждения близки древней индийской поэтике, гласящей, что за каждым крупным явлением культуры стоят идея, эмоция и мифический образ. Символ служит для соединения внутреннего и внешнего миров (опять неоплатонизм Сковороды!).
Философ пишет: «Все мифологические идеи — индийская, египетская, греческая, православно-христианская, католическая, протестантская, атеистическая и пр. — складываются в одну общую Идею, и возникает всемирно-человеческая мифология, лежащая в основе отдельных народов и их мировоззрений. Изобразить отдельные системы мифологии и показать их единство на фоне общей — задача специального исследования».
С этой титанической задачей справился другой мыслитель — поэт и визионер Даниил Андреев (1906—1959) — в книге «Роза мира» (1958). Таких культурно-мифологических систем Андреев показал 34. Каждая не мешает другой, а создаёт свою небесную территорию (со своими особенностями) и движется своим путём наверх.
Сын известного писателя представил Вселенную как многоуровневую реальность. Миры восходящего ряда стремятся к Богу, нисходящего — к Люциферу. Происходит сражение сил добра и зла, в результате которого меняется конфигурация и местоположение уровней. У слоёв разная степень материальности и временно-пространственные координаты. К примеру, существа, которые были олимпийскими богами, никуда не исчезли, а переместились по иерархической лестнице вверх. А духи хищных динозавров — вниз, воплотившись в одну из рас античеловечества (дьяволочеловечества).
Многомерную реальность показывали и Блаватская, и супруги Рерих, но это была адаптированная модель индуизма. У Андреева есть ссылки на адептов высшей йоги, но в целом у него самобытная система, с описанием множества механизмов в специальных терминах (целый словарик), которые не представлены в классических восточных трудах. Стержневая идея: роза мира — всеобщая религия, которая наступит через несколько столетий.
В 1947 году Андреев был арестован за рукопись романа «Странники ночи». Рукопись уничтожена на Лубянке, пришито дело о покушении на товарища Сталина. Первый срок — 25 лет, затем сократили до десяти. В тюрьме у Андреева открылись визионерские способности. Выйдя на волю, он едва закончил рукопись «Розы мира» до своей кончины. Книга ходила в самиздате, впервые опубликована в 1991-м.
Нет смысла разбирать восьмисотстраничный труд Андреева (есть электронная энциклопедия по нему и куча сайтов), скажу только, что русских исследователей интересуют правые мифы — сущностные, как определил их французский философ Ролан Барт в книге «Мифологии» (1957). Идеологические, пропагандистские мифы (упоминаемые Лосевым, типа «гидра буржуазии») — левые, а значит, ложные. В качестве примера левого мифа Барт упоминает миф о гениальности Сталина: «Сталин сакрализирован и сублимирован под именем Гениальности, чего-то иррационально-невыразимого».
В метаистории «Розы мира» Андреев изобразил (в том же 1957/58!) советского тирана «справа», показав, что тёмные божества наделили его недюжинными способностями, из которых полностью проявились организаторские. Провиденциальные силы нейтрализовали другие таланты отца народов. А то бы его беспримерная жестокость принесла ещё больше зла…
В будущем наступит золотой век (социальное благоденствие, содружество народов). Но «от скуки» люди захотят чего-нибудь «поострее», и придёт Антихрист. Эта глава как продолжение соловьевского рассказа, только с множеством захватывающих сюжетных линий и «технических» деталей.
Из любопытных определений можно отметить в «Розе» уицраоров (я выучил этот термин не сразу. — К.Р.) — демонов великодержавной государственности, состоящих на службе крупных стран. Внешний облик (на метауровне) — спруты. Размножаются почкованием. Во время гражданской войны ребёнок убивает родителя, сменяя его на посту. Кроме негативных функций, защищают своих граждан от других уицраоров. Уицраор России — Жругр, Америки — Стэбинг. Андреев предрёк (за тридцать лет до события), что третьего Жругра Стэбинг завалит экономически. Сейчас у России — четвёртый.
Одни наследие Андреева воспринимают как фэнтези (подростки увлекаются им как Толкиеном), другие — как одну из вершин мифологических откровений.
Марксистско-ленинская философия дала мало звёзд в силу идеологического догматизма: русские преобразовали социально-экономическую теорию в «веру в социализм». Псевдорелигиозная идеологическая клетка была слишком тесной, чтобы, оставаясь философом, не выйти за её пределы. Таких «беспредельщиков» оказалась двое: космолог Энвальд Ильенков (1924—1979) и социолог Александр Зиновьев (1922—2006). Оба фронтовики, оба работали в Институте философии АН СССР.
Ильенков в своей ключевой работе «Космология духа» даёт бессчётное число ссылок на Энгельса. А пишет почти как адепты индуизма: «И когда-то вновь — в далёком грядущем — новые существа, в которых природа разовьёт мыслящий дух, будут — как и мы ныне — созерцать сверкающие над небом их Земли звёздные миры с гордым сознанием, что эти миры обязаны своим существованием некогда исчезнувшему мыслящему духу, его великой и прекрасной жертве. Смерть мыслящего духа становится тем самым его бессмертием».
За подобные пассажи был исключён из МГУ. Поэтичный Ильенков пытался в рамках марксизма оперировать категориями вечности, что невозможно по определению. К тому же у него складывался некий спорный космогонический идеал: через смерть обрести бессмертие. От науки и научной фантастики философ взмыл в область мистики (как режиссёр Тарковский), а это в лучшем случае не поощрялось. Рукописи задерживали, статьи резали. Не выдержав травли, покончил жизнь самоубийством.
Социолог и логик Александр Зиновьев мыслил более приземлёнными категориями. Но у советской социологии были явно нелады с действительностью: пафосная вера в коммунизм оборачивалась фарсом. Зиновьев пишет на эту тему социально-сатирический роман «Зияющие высоты» (1976), буквально подтверждая слова Лосева, написанные в 1918 году: «Русская философия — это художественная литература».
Ильенков пробивал крышу марксистской идеологии, а Зиновьев разрушал её стены.
За свои «художества» в 1978-м Зиновьев был выслан с семьёй в ФРГ. Но если советским чиновникам он виделся крайне левым, то на Западе он стал правым, оценив социальные преимущества Союза. Сначала Зиновьев приветствовал перестройку, но, угадав её фатальные последствия, обозвал «катастройкой». Вернулся в 1999-м. Главное его социологическое открытие в том, что советское общество отличается от западного «коммунальностью»: «Коммунизм и западнизм как типы общества с преобладанием, соответственно, коммунальной и деловой сферы».
Зиновьев в Германии стал ностальгировать по душевно-коллективной атмосфере СССР. В советских организациях гораздо больше ценилось, какой ты человек, а не какой профессионал. Руководители бесчисленных трудовых коллективов — типа пастырей. Советские герои литературы и кино — обаятельные и совестливые персонажи (в исполнении Леонова, Кононова, Буркова, Мягкова) — не брали карьерных высот и по западным меркам были неудачниками. А карьеристы (вроде несимпатичного героя Басилашвили в «Служебном романе») дружно осуждались. Поэтому неудивительно, что в 1990—2000-е, когда Россия попыталась жить по западной модели, наступил коллапс.
Но зиновьевская «коммунальность» то же по сути, что «соборность» в русской религиозной философии. Однако Зиновьев, как атеист (точнее, он говорил — «верующий безбожник»), с яростью и сарказмом отвергал усиление религиозности и церкви как ещё одного идеологического института. Если государству он уже «прощал» идеологическое давление («В российском обществе доминирующей является политическая власть, а не экономическая, поэтому Кремль стремится контролировать СМИ»), то церковников воспринимал как идеологических шарлатанов.
Зиновьев не понимал пагубности игнорирования подлинной вертикали (связи «человек — Небо»), исследовать которую пытался его друг и коллега Ильенков. Её функции в Союзе выполняла марксистско-ленинская идеология. Когда она обрушилась, крах СССР был делом времени.
Сейчас РПЦ пытается восстановить доверие к православной форме духовной вертикали. Но все мы свидетели, какими неуклюжими методами (типа самоходной установки церкви-трансформера) она это делает. Однако осознание реальности вертикали как таковой необходимо. В какой форме — личное дело каждого.
Но понимаю, что нашего человека никакими аргументами не пронять. Поскольку даже русские философы, какими бы ни увлекались интеллектуальными моделями, руководствуются эмоциями.
К примеру, философ и автор «Часкора» Виталий Куренной ценит основателя феноменологии Эдмунда Гуссерля (1859—1938), утверждающего, что философия — «строгая наука». Виталий симпатизирует взглядам австрийца и тщательно разбирает… кинобоевики. Он написал труд под названием «Философия боевика» (лёгший в основу недавно опубликованной книги «Философия фильма»). Но можно ли Терминатора или Джеймса Бонда оценивать беспристрастно? Тут я процитирую Виталия: «Радикальное философское размышление является личным делом субъекта».
Это просто лозунг русской философии! Ведь она по-вольтеровски приветствует все жанры, кроме скучного. Читайте её! Уж не знаю, станете ли вы от этого умнее, как от западной, или просветлённее, как от восточной, но скучно быть не должно.