Беломорско-Балтийский Канал имени Сталина. История строительства
Вот перед нами лежит этот том форматом почти с церковное Евангелие и с выдавленным на картонной обложке барельефом Полубожества.
Книга "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина" издана ГИЗом в 1934 году и посвящена авторами XVII съезду партии, очевидно к съезду она и поспела. Она есть ответвление горьковской "Истории фабрик и заводов". Её редакторы: Максим Горький, А.Л. Авербах и С.Г. Фирин. Последнее имя мало известно в литературных кругах, объясним же: Семён Фирин, несмотря на свою молодость, — заместитель начальника ГУЛага. Томимый авторским честолюбием, он написал о Беломоре и свою отдельную брошюру. Леопольд Леонидович Авербах — напротив, славней его не было в советской литературе, ответственный редактор журнала "На литературном посту", главный, кто бил писателей дубиной, и он же племянник Свердлова.
История книги такова: 17 августа 1933 года состоялась прогулка ста двадцати писателей по только что законченному каналу на пароходе. Заключённый прораб канала Д.П. Витковский был свидетелем, как во время шлюзования парохода эти люди в белых костюмах, столпившись на палубе, манили заключённых с территории шлюза (а кстати там были больше уже эксплуатационники, чем строители), в присутствии канальского начальства спрашивали заключённого: любит ли он свой канал, свою работу, считает ли он, что здесь исправился, и достаточно ли заботится их руководство о быте заключённых? Вопросов было много, но в этом духе все, и все через борт, и при начальстве, и лишь пока шлюзовался пароход. После этой поездки 84 писателя каким-то образом сумели увернуться от участия в Горьковском коллективном труде (но может быть писали свои восторженные стихи и очерки), остальные же 36 составили коллектив авторов. Напряжённым трудом осени 1933 года и зимы они и создали этот уникальный труд.
Книга была издана как бы навеки, чтобы потомство читало и удивлялось. Но по роковому стечению обстоятельств большинство прославленных в ней и сфотографированных руководителей через два-три года все были разоблачены как враги народа. Естественно, что и тираж книги был изъят из библиотек и уничтожен. Уничтожали её в 1937 году и частные владельцы, не желая нажить за неё срока. Теперь уцелело очень мало экземпляров, и нет надежды на переиздание — и тем отягчительнее чувствуем мы на себе бремя не дать погибнуть для наших соотечественников руководящим идеям и фактам, описанным в этой книге. Справедливо будет сохранить для истории литературы и имена авторов. Ну, хотя бы вот эти: Максим Горький. — Виктор Шкловский. — Всеволод Иванов. — Вера Инбер. — Валентин Катаев. — Михаил Зощенко. — Лапин и Хацревин. — Л. Никулин. — Корнелий Зелинский. — Бруно Ясенский (глава: "Добить классового врага"). — Е. Габрилович. — А. Тихонов. — Алексей Толстой. — К. Финн.
Необходимость этой книги для заключённых, строивших канал, Горький объяснил так: "у каналоармейцев не хватает запаса слов" для выражения сложных чувств перековки, — у писателей же такой запас слов есть, и вот они помогут. Необходимость же её для писателей он объяснил так: "Многие литераторы после ознакомления с каналом… получили зарядку, и это очень хорошо повлияет на их работу… Теперь в литературе появится то настроение, которое двинет её вперёд и поставит её на уровень наших великих дел". Ну, а необходимость книги для миллионов читателей (многие из них сами скоро должны притечь на Архипелаг) понятна сама собою.
Какова же точка зрения авторского коллектива на предмет? Прежде всего: уверенность в правоте всех приговоров и в виновности всех пригнанных на канал. Даже слово «уверенность» слишком слабое: этот вопрос недопустим для авторов ни к обсуждению, ни к постановке. Это для них так же ясно, как ночь темнее дня. Они, пользуясь своим запасом слов и образов, внедряют в нас все человеконенавистнические легенды 30-х годов. Слово «вредитель» они трактуют как основу инженерского существа. И агрономы, выступавшие против раннего сева (может быть — в снег и в грязь?), и ирригаторы, обводнявшие Среднюю Азию, — все для них безоговорочно вредители. Во всех главах книги эти писатели говорят о сословии инженеров только снисходительно, как о породе порочной и низкой. На странице 125 книга обвиняет значительную часть русского дореволюционного инженерства — в плутоватости . Это — уже не индивидуальное обвинение, никак. (Понять ли, что инженеры вредили уже и царизму?) И это пишется людьми, никто из которых не способен даже извлечь простейшего квадратного корня (что делают в цирке некоторые лошади). Авторы повторяют нам все бредовые слухи тех лет как историческую несомненность: что в заводских столовых травят работниц мышьяком; что если скисает надоенное в совхозе молоко, то это — не глупая нерасторопность, но — расчёт врага: заставить страну пухнуть с голоду (так и пишут). Обобщённо и безлико они пишут о том зловещем собирательном кулаке , который "поступил на завод и подбрасывает болт в станок". Что ж, они — ведуны человеческого сердца, им это легче вообразить: человек каким-то чудом уклонился от ссылки в тундру, бежал в город, ещё большим чудом поступил на завод, уже умирая от голода, и теперь вместо того, чтобы кормить семью, он подбрасывает болт в станок!
Напротив, авторы не могут и не хотят сдержать своего восхищения руководителями канальных работ, работодателями, которых, несмотря на 30-е годы, они упорно называют чекистами, вынуждая к этому термину и нас. Они восхищаются не только их умом, волей, организацией, но и в высшем человеческом смысле, как существами удивительными. Показателен хотя бы эпизод с Яковом Раппопортом. Этот недоучившийся студент Дерптского университета, эвакуированного в Воронеж, и ставший на новой родине заместителем председателя губернского ЧК, а затем заместителем начальника строительства Беломорстроя, — по словам авторов, обходя строительство, остался недоволен, как рабочие гонят тачки, и задал инженеру уничтожающий вопрос: а вы помните, чему равняется косинус сорока пяти градусов? И инженер был раздавлен и устыжён эрудицией Раппопорта, и сейчас же исправил свои вредительские указания, и гон тачек пошёл на высоком техническом уровне. Подобными анекдотами авторы не только художественно сдабривают своё изложение, но и поднимают нас на научную высоту.
И чем выше пост занимает работодатель, тем с большим преклонением он описывается авторами. Безудержные похвалы выстилаются начальнику ГУЛага Матвею Берману. Много восторженных похвал достаётся Лазарю Когану, бывшему анархисту, в 1918 перешедшему на сторону победивших большевиков, доказавшему свою верность на посту начальника Особого Отдела IX армии, потом заместителя начальника войск ОГПУ, одному из организаторов ГУЛага, а теперь начальнику строительства Беломорканала. Но тем более авторы могут лишь присоединиться к словам товарища Когана о железном наркоме: "Товарищ Ягода — наш главный, наш повседневный руководитель." (Это пуще всего и погубило книгу! Славословия Генриху Ягоде и его портрет были вырваны даже из сохранившегося для нас экземпляра, и долго пришлось нам искать этот портрет.)
Уж тем более этот тон внедрялся в лагерные брошюры. Вот например: "На шлюз № 3 пришли почётные гости (их портреты висели в каждом бараке) — товарищ Каганович, Ягода и Берман. Люди заработали быстрее. Там наверху улыбнулись — и улыбка передалась сотням людей в котловане". И в казённые песни:
"Сам Ягода ведёт нас и учит, / Зорок глаз его, крепка рука."
Общий восторг перед лагерным строем жизни влечёт авторов к такому панегирику: "В какой бы уголок Союза ни забросила вас судьба, пусть это будет глушь и темнота, — отпечаток порядка… чёткости и сознательности… несёт на себе любая организация ОГПУ." А какая ж в российской глуши организация ГПУ? — да только лагерь. Лагерь как светоч прогресса — вот уровень нашего исторического источника.
Тут высказался и сам главный редактор. Выступая на последнем слёте беломорстроевцев 25.8.33 в городе Дмитрове (они уже переехали на Волгоканал), Горький сказал: "Я с 1928 года присматриваюсь к тому, как ОГПУ перевоспитывает людей." И, уже еле сдерживая слёзы, обратился к присутствующим чекистам: "Черти драповые, вы сами не знаете, чту сделали…" Отмечают авторы: тут чекисты только улыбнулись . (Они знали что сделали…) О чрезмерной скромности чекистов пишет Горький и в самой книге. (Эта их нелюбовь к гласности, действительно, трогательная черта.)
Коллективные авторы не просто умалчивают о смертях на Беломорканале, то есть не следуют трусливому рецепту полуправды, но прямо пишут (стр. 190), что никто не умирает на строительстве! (Вероятно вот они как считают: сто тысяч начинало канал, сто тысяч и кончило. Значит, все живы. Они упускают только этапы, заглотанные строительством в две лютых зимы. Но это уже на уровне косинуса плутоватого инженерства.)
Авторы не видят ничего более вдохновляющего, чем этот лагерный труд. В подневольном труде они усматривают одну из высших форм пламенного сознательного творчества. Вот теоретическая основа исправления: "Преступники — от прежних гнусных условий, а страна наша красива, мощна и великодушна, её надо украшать." По их мнению все эти пригнанные на канал никогда бы не нашли своего пути в жизни, если бы работодатели не велели им соединить Белого моря с Балтийским, Потому что ведь " человеческое сырьё обрабатывается неизмеримо труднее, чем дерево", — что за язык! глубина какая! кто это сказал? — это Горький говорит в книге, оспаривая "словесную мишуру «гуманизма». А Зощенко, глубоко вникнув, пишет: "перековка — это не желание выслужиться и освободиться (такие подозрения всё-таки были? — А. С.), а на самом деле перестройка сознания и гордость строителя". О, человековед! Катал ли ты канальную тачку да на штрафном пайке?…
Этой достойной книгой, составившей славу советской литературы, мы и будем руководствоваться в наших суждениях о канале.
Том форматом почти с церковное Евангелие» доступен в Интернете и имеет такое современное предисловие.
Книга, которую Вы держите в руках, впервые увидела свет 64 года назад – в 1934 году. А 61 год назад, в 1937 году, весь тираж этой книги был изъят из обращения и уничтожен. Уцелели считанные экземпляры. С тех пор книга «Беломорско-Балтийский канал» не издавалась.
Кто-то из великих сказал, что у книг, как и у людей свои судьбы. Сегодня это выражение почти штамп, но судьба этой книги действительно трагична. Она была написана по заказу (вернее сказать, по приказу) ОГПУ и коммунистической партии. По их же приказу она была и уничтожена после расстрела Г. Ягоды, одного из главных «героев» книги. Эту книгу писали талантливые люди, цвет советской интеллигенции, писали увлеченно и как-то не верится, что делали они это «из-под палки».
Символично, что не только персонажи книги, но и многие ее авторы не пережили 1937-1938 годы.
Эта книга рассказывает о строительстве первого судоходного канала в СССР. Но главная ее ценность в том, что это документ эпохи, что она описывает время глазами людей, которые в нем жили. Можно по-разному относиться к тому времени, к тому социальному строю, к этой книге и ее авторам – это право каждого. Но чтобы хотя бы как-то ко всему этому относиться, нужно хотя бы что-нибудь обо всем этом знать.
Книга, которую Вы держите в руках, не издавалась 60 лет. Прошлое мстит, если о нем забывают. Прочитайте эту книгу, вспомните, что у нас есть прошлое, и не будем спорить, плохое оно или хорошее это – наше прошлое и мы должны его знать. Иначе что мы за народ – без прошлого, а значит, и без будущего?
Издатель
Александр Солженицын был объективнее и одновременно пристрастнее сего анонимного Издателя.
Список «советских писателей» с их «нетленкой»:
1. Правда социализма – М. Горький [писал не побывав на Беломорканале]
2. Страна и ее враги – Г. Гаузнер, Б. Лапин, Л. Славин
3. ГПУ, инженеры, проект – С. Буданцев, Н. Дмитриев, М. Козаков, Г. Корабельников, Д. Мирский, В. Перцов, Я. Рыкачев, В. Шкловский
4. Заключенные – К. Горбунов, Вс. Иванов, Вера Инбер, З. Хацревин, B. Шкловский
5. Чекисты – C. Алымов, А. Берзинь, Вс. Иванов, В. Катаев, Г. Корабельников, Л. Никулин, Я. Рыкачев, В. Шкловский
6. Люди меняют профессию – A. Берзинь, Е. Габрилович, Н. Дмитриев, А. Лебеденко, З. Хацревин, В. Шкловский
7. Каналоармейцы – С. Алымов, А. Берзинь, С. Буданцев, С. Диковский, Н. Дмитриев, М. Козаков, Я. Рыкачев, В. Шкловский
8. Темпы и качество – Б. Агапов, С. Буданцев, Н. Гарнич, Н. Дмитриев, Вера Инбер, Я. Рыкачев, В. Шкловский, Н. Юргин
9. Добить классового врага – Б. Агапов, К. Зелинский, Вс. Иванов, Вера Инбер, З. Хацревин, Бруно Ясенский
10. Штурм Водораздела – С. Алымов, К. Горбунов, Н. Дмитриев, Вс. Иванов, Я. Рыкачев, В. Шкловский
11. Весна проверяет канал – Б. Агапов, С. Алымов, А. Берзинь, Н. Гарнич, С. Диковский, Н. Дмитриев, Вс. Иванов, Вера Инбер, Л. Никулин, B. Шкловский, А. Эрлих
12. История одной перековки – М. Зощенко
13. Имени Сталина – С. Булатов, С. Гехт, Вс. Иванов, Я. Рыкачев, А. Толстой, В. Шкловский
14. Товарищи – Л. Авербах, С. Буданцев, Г. Гаузнер, Вера Инбер, Б. Лапин, Л. Славин, К. Финн, Н. Юргин
15. Первый опыт – М. Горький
Все же не верится, что “эту книгу писали талантливые люди, цвет советской интеллигенции, писали увлеченно и как-то не верится, что делали они это «из-под палки»”.
На ресурсе (Вдоль по Беломорканалу в 1933 году • Arzamas) можно узнать, как обхаживали чекисты советских писателей, например:
«Вечером колонна автобусов увозит нас на Ленинградский вокзал. К перрону подан специальный состав из мягких вагонов, сверкающих лаком, краской и зеркальными окнами. Рассаживаемся, где кто хочет. С той минуты, как мы стали гостями чекистов, для нас начался полный коммунизм. Едим и пьем по потребностям, ни за что не платим. Копченые колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Шоколад. Вина. Коньяк. И это в голодный год!» Александр Авдеенко
А вот свидетельства других очевидцев (Беломорканал | Клуб интеллектуалов (maxpark.com)):
Выезжали из Ленинграда. В гостинице «Астория» был накрыт небывалого по тем временам богатства стол: рыба, мясо, яства… И это в 1933 году, голодном и страшном.
«Помню пароход, роскошный буфет, оркестр, непрерывно играющий вальсы, — рассказывал позже Леонов писателю и литературоведу Олегу Михайлову. — Дирижёр — румяный толстяк, у которого от упитанности фалды пиджака не сходятся сзади. Я спросил: „Кто это?“ — „Видный румынский шпион!“
А по берегам стояли, беспрерывно кланяясь, мужики, с зелёными бородами, худые, руки ниже колен…»
Актриса Тамара Иванова, сопровождавшая своего мужа Всеволода Иванова во время путешествия на Беломорканал, вспоминала в 1989 году: «Показывали для меня лично и тогда явные „потёмкинские деревни“. Я не могла удержаться и спрашивала и Всеволода, и Михаила Михалыча Зощенко: неужели вы не видите, что выступления перед вами „перековавшихся“ уголовников — театральное представление, а коттеджи в палисадниках, с посыпанными чистым песком дорожками, с цветами на клумбах, лишь театральные декорации? Они мне искренне отвечали (оба верили в возможность так называемой „перековки“), что для перевоспитания человека его прежде всего надо поместить в очень хорошую обстановку, совсем не похожую на ту, из которой он попал в преступный мир. А среди уголовников были, несомненно, талантливейшие актёры. Они такие пламенные речи перед нами произносили, такими настоящими, по системе Станиславского, слезами заливались! И пусть это покажется невероятным, но и Всеволод и Михал Михалыч им верили. А самое главное, хотели верить!»
И далее:
Над книгой поработали на совесть, она смотрелась монолитно, твёрдо, даже убедительно. Её появление активно освещалось в прессе и преподносилось как прижизненный «памятник» великим переменам. Пресса особенно нажимала на коллективную солидарность, сплотившую писателей, работавших над этой книгой.
Но чувство солидарности было не всеобъемлющим. По возвращении с Беломорканала делегацию писателей собрали в «Метрополе» — Леонов туда не пошёл. Следом были два организационных собрания, их Леонид Максимович тоже пропустил.
Тогда позвонил ему взбешённый Леопольд Авербах, маститый критик, рапповец, один из редакторов сборника, и наорал:
— Это что, саботаж?! А?! Какого чёрта! Немедленно приступайте к работе!
Леонов отмолчался. Притом он знал, что курировал путешествие на Беломорканал председатель ОГПУ Генрих Ягода лично. Леонову ещё несколько раз звонили и с увещеваниями, и с угрозами, но Татьяна Михайловна неизменно отвечала: «Даже не может к телефону подойти… Так ему дурно».
У Леонова могли быть и личные причины отказаться: его тогда рвали в пух и прах за новый роман «Скутаревский», что несколько отбило настроение потакать власти в том, в чём ей совестно потакать. С другой стороны, очерком о Беломорканале он имел шанс выправить ситуацию, а он не стал.
Эта «торжественно-позорная книга», по слову Солженицына, «формата как церковное Евангелие, как на Тысячелетнее Царство впереди», была посвящена XVII съезду ВКП (б), проходившему с 26 января по 10 февраля 1934 года. Съезд подводил итоги первой пятилетки и был назван «Съездом победителей»; после же оказался «Съездом расстрелянных». Первые 4 тыс. экз. предназначались его делегатам: на обложке был тиснёный профиль Сталина, в конце – словарь технических терминов, блатного жаргона и аббревиатур. В оформлении книги активно участвовал конструктивист Александр Родченко, в ней много его фотографий.
Потом книга издавалась еще дважды, общим тиражом 110 тыс. экз. - для широких масс трудящихся, уже без профиля Сталина и без словаря. Быстро организовали сокращенный перевод на английский – его выполнила писательница-социалистка Амабель Вильямс-Эллис. И уже в 1935 году книгу за рубежом стали популяризировать западные леваки типа Клуба левой книги. Книга предназначалась для создания положительного образа советских концентрационных лагерей (так они тогда назывались).
Так что название книги обманчиво – это не столько история строительства, сколько педагогическая поэма, представляющая зону как институт перевоспитания (перековки) преступников коллективным трудом. Целью этой социальной педагогики объявлялось создание нового советского человека, подоплекой же была экономическая целесообразность, как её понимали в Советском Союзе.
Похожие статьи:
Общество → Кадыров нанес удар по скрепам
Православие → Патриаршая типография напечатала календарь на 2014 год, посвященный Сталину и его прозвищам