Натали Хеннеберг

Nathalie Henneberg

Язва

La Plaie [The Plague] (by NH, 1964; rev. 1974)

В далеком будущем Земля охвачена безумием хаоса и саморазрушения — «язвой». Последние из её обитателей пытаются найти убежище в других мирах Галактики. Но, может быть, уже слишком поздно – язва движется быстрее космических кораблей, переполненных напуганными, потерявшими надежду людьми. На Сигме, восемнадцатой планете двойной звезды Арктур, никто, кажется, не замечает приближения всеобщей катастрофы. За Исходом последует Битва, а тот, кому суждена главная роль в спасении, ничего не знает о своей силе.

Кровь звезд

Le Sang des Astres [The Blood Of The Stars] (by NH, 1963; rev. 1976)

2700 год... Астронавты с Земли попадают на планету Анти-Земля IV. Вселенная во власти Стихии - огненной женщины, имя которой Кровь Звезд. Эта могущественная властительница Космоса предпочла судьбу обыкновенной женщины
из-за любви к землянину.

События крестовых походов разворачиваются в далёкой галактике на копии нашей планеты Анти-Земле. В этих событиях принимают участие разведчик Земного Космофлота, сбежавшая из мира Стихий Саламандра, прозванная Кровью Звёзд или Бичом Господним, и посланный на её поимку Охотник, наполовину человек, наполовину водный элементаль.

У слепого пилота

http://www.e-reading.club/bookbyauthor.php?author=16531

Вены на лбу Исаака Лакедема раздулись. Он поднял руки, и в очаге вспыхнуло пламя. Наконец он признался, чувствуя головокружение:

— Я не подчинил их себе. Я зову их, и они приходят. Я даю им возможность обрести подобающие формы, так как они любят этот век и этот мир. И они слушают меня, так как я знаю их имена…

— Ты лжешь! — вдруг крикнул кто-то дребезжащим голосом.

Тотчас произошел взрыв порошков, и золотисто-желтый свет разлился по подземелью.

Она появилась под колпаком камина. У нее была такая же внешность, как и у девушки с Земли: гладкая и мягкая, как у цветка персикового дерева, золотисто-розового цвета кожа, радующее глаз красотой и совершенством тело. Медные, золотистые волосы доходили до самых лодыжек ног. Очаровательное, треугольной формы лицо с тонкими, приподнятыми бровями, прямой нос, ярко-красные губы. Под длинными рыжими ресницами сверкали глаза, в которых плясали язычки пламени. Ее колени блестели, как две перламутровые раковины, плечи переливались всеми цветами радуги. Она представляла собой сияние, пылающий костер, вся розовая от таившихся в ней греха и соблазнительности.

Словно притягиваемый магнитом, Дест подался вперед.

Сафарус закричал:

— Саламандра! Огненная стихия! Я не звал тебя! Откуда ты пришла?

— Я была там, — ответила она, опустив глаза. — Я вошла с этим молодым человеком…

— Что ты делаешь с заклинаниями? Это не твой день!

— Чтобы я уступила дорогу, — поющим голосом произнесла она, — этой недотепе Русалке, злобной, неповоротливой, с постоянно мокрыми руками и безумным взглядом? Даже не считая того, что она приняла облик Анны де Лузиньян… Говорят, она влюблена в этого прекрасного рыцаря и, насколько мне известно, затянула его, запутавшегося в водорослях, под воду. Я вижу его и нахожу, что он очень хорош собой.

— Откуда ты прибыла?

— Оттуда… Я приземлилась где-то на объятых пожаром крепостных стенах, — хрипловатым голосом ответила она. — Я видела, как он появился на своем белом коне… Можно сказать, Саламандр!

— Ну вот, она придумывает себе мужской род!

— Ты прав, — ответила она с обиженным видом. — В том совершенном мире, где я живу, немного не хватает мужчин…

Она выгнула спину и продолжала:

— Посмотри на мои волосы! Они полны отблесков. Ты видишь, как они сияют мягким светом на моем бедре? Они благоухают жженым сандалом, амброй. Если ты приблизишься, то почувствуешь их на своей шее. Они легкие, ты мог бы их приподнимать и перебирать. Я не Русалка, которая поглощает всех и топит в воде.

Что ты хочешь знать обо мне? Мне пятнадцать лет. Меня любили фараоны, увенчанные коронами в виде змеи, а также Александр, который был Богом. Похожий на языческих богов некий грек похитил меня в снегах Кавказа; и рыжие варвары пали ниц передо мной. Меня зовут Нагемаг, Лилита, Шамрам. Мне будет пятнадцать лет, когда наступит конец света…

— Какое мне дело? — сказал Дест, стараясь унять охватывающие его волны чувств.

— Я являюсь воплощением Огня и Войны. Я — слава и любовь.

— Какое мне до этого дело?

— Жильбер Дест, ты не знаешь меня…

Она протягивала из пламени руки, но какая-то невидимая стена окружала ее, и она не могла ее преодолеть. Нежные ножки ступали по горящим головешкам — подошвы ног казались от этого похожими на лепестки розы.

Жильбер не смог сдержать себя и устремился в пламя к божественному созданию. Когда он выводил ее из огня, она обвила его шею руками, как созвездиями из звезд.

Их поцелуй был самым долгим и самым пылким в мире. Костер в очаге потух, как по волшебству.

— Несчастный! — простонал Сафарус.

Он опустился на пол возле очага среди каббалистов и старался раздуть угольки, но только перепачкался сажей и пеплом.

— Несчастный! А я — трижды дурак! Я не предупредил его!

На Саламандре все еще колебались язычки пламени, ногти пальцев на ногах были похожи на рубины. От нее веяло человеческим теплом, она была осязаемой, живой…

— Убирайся в пламя, — грубо сказал магистр. — Возвращайся в огненную бездну, исчадие ада!

Она повернула к нему перламутровое лицо:

— Ты хвастаешься, что знаешь мое имя! Смешное утверждение! У меня тысяча имен. От планеты к планете, где я появляюсь, я меняю имя, а иногда сама придумываю его себе. Аноэль, Артози или Нагемаг? Агни или Саламандра? Беллона или Урания? Конечно, твоя наука искусна, ты открыл отношение, существующее между космическими силами и древними демонами, ты знаешь, что люди стремятся сравняться с Богами, но есть предел их науке, и они погибнут раньше, чем все познают. Но как ни бесполезны знания, я предпочитаю темные глаза и нежные руки этого Жильбера… Иди ко мне, прекрасный рыцарь! — пропела она. — Твои руки обожгут меня больше и сильнее, чем этот пылающий костер, но я позволю тебе целовать мои раны…

Сафарус заорал что есть мочи:

— Ради Бога, не слушайте ее! Это самая вероломная стихия — Огонь! Она струится, как вода, проникает, как воздух, обрушивается еще хуже, чем земля! Эта обворожительная девушка питается смолами и пожирает, играючи, человеческую плоть! Кстати, откуда она прибыла? Вы видели комету, которая на своем пути сжигала миры? Звезду, которая кровоточит и истребляет? Ну, так вот, это она! Пусть вас не обманывает хрупкая оболочка плоти! Она может менять свой вид, но сущность ее остается той же! Рано или поздно растопится эта медовая, золотистая оболочка, которая ее окружает, и откроется небывало ужасная бездна в ад! Вы же ведете этот призрак в метафизический ад! В ад, повторяю вам! В ад! Первоначальный огонь потух, она не сможет больше вернуться… А вы только стоите со все пожирающей стихией Огня у себя на шее! Что сейчас вы собираетесь делать? Какие несчастья и беды она навлечет на Анти-Землю!

Он выкручивал себе руки, вспоминая великие пожарища, которые опустошали эту планету и многие другие: Персеполь, Помпеи, нефтяные месторождения в Баку… Каббалисты хором вторили его громким сетованиям.

Но Жильбер не слышал их: он сжимал в объятиях под своим плащом эту пятнадцатилетнюю девочку, которую звали Лилитой, Шамрам, Астартой. С бластером в руках он пробился сквозь толпу встревоженных каббалистов. Спустя мгновение он уже поднимался по лестнице и звал своих шотландских гвардейцев, занзибаритов и трипольцев.

Спрятавшись под его плащом, огненное создание с любопытством и восхищением смотрело на эту новую Землю, где она стала плотью. Все ее устраивало: планета, эпоха, курносые лица, блестящие мускулы негров, выправка рыцарей с севера. Она смотрела на Жильбера. В голубой ночи с восхитительно прозрачным воздухом она запрокидывала голову, и на ее шею дождем сыпались цветки акации.

Когда они сели на коня, она устроила свои обжигающие теплом ножки в латных рукавицах своего похитителя и еще раз поцеловала его.

— Как я буду любить вас! — сказала она. — И этот мир, и все, что связано с ним! Какое веселое время настанет! Вот увидите!

Вот так в 1268 году эры Тау воплотилась на Анти-Земле настоящая Стихия под видом девушки с огненными волосами по имени Саламандра, или Кровь Звезд.

Приведем в порядок все системы!
И к черту страх!..
Весь мир насилья Мы разрушим с детинтегратором в руках

Странная и шумная эскадра Леса Кэррола только что легла на орбиту Сигмы. Отсюда, с высоты, картина была впечатляющей: казалось, что планета, разрисованная в оранжево-красную полоску, катилась в необъятную бездну тьмы...

- Как шарик в рожок, - сказал один из "кузнечиков". А Морозов дополнил после короткой паузы:

- Кажется, мы прибыли с некоторым опозданием...

Снизу на коротких волнах доносились стоны и призывы на помощь:

"СОС! Мы гибнем!"
"Сигма завоевана!"
"Плотины прорваны! Континенты пришли в движение!"
"Самарра горит! Совет Пяти перерезан!"
"Тревога! Свободные планеты! С О С!"
"Они отбирают наших детей и куда-то их уводят! Они не щадят ни женщин, ни стариков. Толпы, скопившиеся на космодромах, уничтожаются огнеметами. Они говорят о чуме, но на Сигме нет никакой чумы..."

"Всем! Всем! Всем! Говорит адмиральский дворец! Мы заявляем: законное правительство Сигмы обращается к здравому смыслу и к благоразумию свободных планет. Сигма выбрала свой путь развития и свою эмблему: МРАК. Эпидемия, которая началась в результате катаклизмов, будет ликвидирована, все необходимые меры уже приняты. Неконтролируемые элементы, распускающие панические слухи, будут наказаны должным образом. Всякое сопротивление будет беспощадно подавлено. Подписано: Валеран Еврафриканский".

- Последний земной принц, - сказал Морозов удрученно.

И Лес возразил сурово:

- Иуда был апостолом.

- Все-таки, садимся?

- Садимся.

О Времени и создании Миров

Слегка касаясь рыжеватых, казавшихся живыми прядей на лбу Айрта, Виллис
спросила:
- Как тебе это удалось? Ты погрузился в подпространство?
- Чтобы попасть сюда - да. Начиная с Ущелья Смерти, пространство
непроходимо. Вода затопила долину, а ветер относит пламя вверх. Это
невыносимо - деревья пылают, как свечи. Резервуары космодрома взрываются
один за другим, и вода в каналах тоже как будто горит...
- А до этого?..
- Ты же должна знать...
- Может быть.
- Все было проще, определеннее. Я уже подозревал, что во мне есть
некоторые странные и скрытые возможности, но ты же знаешь, я ничего не
смыслю в этих теориях, в парапсихологии и в остальном. Все произошло в тот
момент, когда я уже был привязан к столбу, когда ты сказала: "Этот мир не
существует". И я понял: я могу...
- Стереть минуту, в которую ты умирал?
- Да, стереть целую частоту времени. Это было очень даже легко, потому
что речь шла о ближайшем будущем.
- Как тебе это удалось?
- Ты слишком много хочешь знать! Я просто сказал себе: "Все это не
существует", и оно перестало существовать. Минуты, нет, секунды как будто
склеились. Я не знаю, как все произошло. Ты мне помогала, правда?
- Нет, - она развела руками с таким видом, словно просила прощения. -
Это выше моих сил...
- Так я такой же мутант, как вы все?
- Ты сильнее, чем мы все. Но это ужасное могущество, Айрт. Ведь Ночные
так тебя боятся...
Он попытался снова привлечь ее к себе. Но на этот раз Виллис
уклонилась. Она о чем-то размышляла с полузакрытыми глазами.
- Но, - сказала она, - что же происходит после этого склеенного,
стертого времени?
- Я ничего об этом не знаю. Будущее возникает, как ни в чем не бывало,
за исключением исчезнувшей частоты, на которую оно не обращает внимания.
Ты видишь, я жив. Я думаю, с Джелтом тоже все в порядке. Как только он
освободился от тела гориллы, он, скорее всего, соединился со своими.
- Имеет ли данная ситуация обратную силу?
- Понятия не имею. Может быть, в том, что касается недавнего прошлого.
Понимаешь, я еще только начинаю разбираться в этом море понятий, до сих
пор они были мне чужды. Так вот... время можно сравнить с рекой, которая
несет в себе множество различных действий и эффектов, как будто это ил.
Для очень отдаленного прошлого осадочный процесс уже закончился. Тогда
надо абсолютно разрушить, а потом построить новый мир. Но все это легче,
когда действия не закончились, когда они продолжаются. Однако, хватит! Вот
после таких мыслей люди и седеют! Дай мне немного постоять вот так,
прижавшись лбом к твоему плечу. Ты даже не представляешь себе, как это
здорово - ни о чем не думать...
"Подумать только! - сказала себе Виллис. - Он разрушает и создает миры,
а его самое большое желание - ни о чем не думать. Но может быть, это как
раз правильно, что самое большое могущество дано тому из нас, у кого самое
бедное воображение: это ограничивает возможность катаклизмов..."
- Виллис, - обратился к ней как будто далекий, как будто сонный голос,
еле слышный среди треска горящих деревьев и ужасных взрывов, сотрясавших
космодромы, - там, в Ущелье Смерти, ты сказала, что любишь меня. Повтори
это.
- Космос! У нас еще будет время на это! - воскликнула она, одновременно
смеясь и плача.
- Нет. У меня никогда не было времени подумать, а также серьезно
поговорить или объяснить мою мысль. Мне посылали волны, мне говорили:
скажи это, сделай то. А сегодня я говорю и думаю сам. Если бы ты знала,
как это трудно! Неужели ты думаешь, что я смогу повторить в другой раз то,
что говорю тебе сейчас?! Может быть, я чудовище, Виллис. Ты мне ответишь:
все мы в какой-то мере чудовища. Но у меня, видишь ли, все эти умения
проходить в подпространстве, поворачивать время, воображать новые миры -
вы называете это "создавать", - заменяют, несомненно, более нормальные
качества. Все это сделало меня глухим, неуверенным, оторванным от
общества. Пойми меня: я люблю Землю, потому что я землянин, я боролся,
потому что это было необходимо. А сегодня я борюсь за себя самого и борюсь
за свою любовь. И люблю я тебя. Ты единственное существо, которое я
никогда не разделю ни с какой вселенной. И ты так много даешь мне!
Нежность, радость жизни и счастье... гордость, что я мужчина, и
вдохновение, необходимое в борьбе. И надежду... С тобой у меня нет
необходимости играть роль освободителя или героя. Даже мутанта. Только
себя самого. Я никогда таким не был с тех пор, как покинул астероид, я
хочу сказать, не был _таким настоящим_. Ты ведь понимаешь меня, Виллис,
правда?
- Думаю, что да. Мне кажется, что мутантам необходимо быть просто
человечней.
- Вот видишь. Что ж, ты не хочешь сказать, что любишь меня? Есть что-то
такое, что нас разделяет? Так скажи!
- Ты уже сам сказал...
- Но надо отбросить сейчас гордость или бессмысленное постоянство. Ни
прошлое, ни будущее не могут иметь значения. Только мы двое.
Только...
Она тоже чувствовала себя разбитой, как в конце долгой и упорной битвы.
В самом деле, в течение долгих месяцев, прошедших со времени их разговора
на Антигоне, она стремилась подавить в себе чувства, погружаясь время от
времени в смутные и тяжелые грезы, где она прижимала к себе это длинное
тело, эту юную голову, так легко забывшуюся у нее на плече. Создатель
миров - этот безответственный ребенок! Она с трудом могла в это поверить.
И она склонилась, она была готова броситься в бездну...
- Космос! - повторила она. - Но почему же они тебя боятся?..
- Об этом, - отвечал Айрт, прикрыв ресницами свои глаза, взгляд которых
невозможно было вынести, - надо спросить у Ночных. И потом, какое нам
дело, Виллис? Я ведь так люблю тебя.
И только взрыв прямо здесь, в Центре, мог заставить их оторваться друг
от друга...
Ну что моя Команда это про Нас :)

- Но ведь это горит башня! - вскочив, воскликнула Виллис. - А там была
Астрид... Надо бы...
Астрид, которая знала все, которая знала ответы на все вопросы...
Через минуту они уже бежали через сады Факультета. Катастрофа принимала
поистине вселенские масштабы, голубые кипарисы таяли, как свечи, стены
рушились, осколки сложнейшей аппаратуры разлетались в разные стороны.
Показалась Башня Мутаций, лишенная своих верхних этажей.
- Взрыв произошел в операционном зале, - сказал Айрт. - Боюсь, там
никто не выжил...
- Ну и что? - ответила Виллис. - Мы должны удостовериться, правда?
Это была та самая Виллис, которая сказала: "двигатели выдержат". А в
разговоре с Лесом: "Нет ни жизни, ни смерти, есть вечное движение".
Айрт улыбнулся ей в ответ, и они начали невероятный подъем среди огня и
развалин. Лестница рухнула уже на втором этаже, но Рег не зря был
тренированным атлетом. Он взобрался на стоящее рядом пробковое дерево и по
веткам перебрался на широкий подоконник. Оттуда он сбросил Виллис длинную
пурпурную штору.
Они бегом пересекли анфиладу помещений, покинутых арктурианскими и
земными учеными, как только раздались первые взрывы, и пластиковая обивка,
воспламенившись, превратила их в преддверие ада. Однако не все убежали, в
зале заседаний они неожиданно оказались лицом к лицу с десятком белых
арктурианских теней, неподвижно застывших в креслах. Лица их были покрыты
перламутровой пленкой, а глаза - широко раскрыты. Айрт уже хотел было
заговорить с ними, как вдруг заметил, что огонь уже лижет эти неподвижные
статуи. Мертвые... Все они были мертвы! Величайшие арктурианские умы не
захотели пережить крушение всех своих трудов, всех своих надежд. На полу
валялись осколки разбитых флаконов, судя по этикеткам, из-под особого
яда... Арцес, склоненный над трибуной, должно быть, умер последним. Виллис
коснулась его руки - она была еще теплой...
А потом?.. Потом они поднялись по сохранившейся лестнице, прошли через
залы, в которых разрегулированные гипноустановки испускали целые потоки
объемных изображений и разнообразные запахи. Сигма погибала, как и жила -
в красоте. На шестом этаже их встретила резкая, торжественная и ужасная
мелодия, а вместо огненных стен и рушащихся потолков они увидели
бесконечность, заполненную звездами, словно они находились в рубке
корабля... Карлики и гиганты, рубиновые, смарагдовые и сапфировые,
взрывающиеся жемчужной пеной, а потом согласованный полет кораблей,
направляющихся к маленькой зеленой и голубой планете... Так установки
реагировали на появление Айрта.
Он не был готов к этому, но тотчас устремился вперед с намерением взять
на себя командование... Героическая симфония достигла апогея, заполняя
стрельчатые своды, оплакивая этот мир, потом все исчезло: загорелся
верхний этаж. Айрт очутился в пустом коридоре, его трясло. Он глазами
нашел Виллис и пробормотал:
- Я не знал, что так бывает на Сигме...
- Я тоже...
Открыв дверь в зал отдыха, чудесным образом оставшиеся невредимыми, они
сначала отшатнулись, пораженные.
Она была здесь.
Ужасное чудо техники! На ступеньках, ведущих на эстраду, стояла
прекрасная фигура Астрид, как библейская статуя, в своем движении
превращенная в камень. Должно быть, от взрыва у нее разошлись
электрические соединения, и принцесса застыла, повернувшись в три четверти
к двери, как будто в тот момент, когда смерть настигла ее, она ожидала,
что кто-то должен войти. Ничто не успело повредить ее красоте: на чеканном
лице сияли пустые, широко открытые глаза, а совершенная линия губ застыла
в легкой улыбке...
Камышовая циновка, покрывающая весь пол, дотлевала у ее ног,
распространяя нежный и грустный запах. Айрт немедленно сорвал ближайшую
штору, смочил ее в водоеме и потушил огонь. Затем он дотронулся до
запястья, в котором не различил, однако, никакого биения жизни -
синтетическая кожа была гладкой и холодной.
- Короткое замыкание, - сказал он. - Нет, это не взрыв: кто-то направил
на нее мощное поле отрицательного заряда... Уже несколько часов назад!
- Так она мертва?!
- Вообще-то, андроид не может умереть. Если он выключен, его нужно
просто включить. Но я опасаюсь за ее мозг, то есть за настоящую Астрид.
Лишенный биотоков, смог ли он вынести такое потрясение?
- Но она была такой сильной!
- Да... Но, Виллис, ее тело мертво уже более пяти лет! Мозг жил
отдельно, в состоянии искусственного оживления.
- Это был самый ясный и самый-чувствительный на свете ум, - сказала
Виллис. - А еще - самый мощный. Она знала все в этом разрушающемся мире,
который так долго был самой красотой, а также то, что мы отчаянно хотим
спасти его! К тому же она тебя любила. Если в Астрид есть хоть искра
жизни, она поможет нам. Постарайся запустить ее, Айрт. Это просто
необходимо.
В конце концов это ему удалось.
Зрелище было ужасным. Радужные, пурпурные и серебристые отблески
пробежали по телу совершенной статуи, а когда они посмотрели в мертвые
глаза, им показалось, что происходит нечто невиданное, как в жуткой
сказке. Какой-то яркий и более трагичный, чем в человеческом взгляде, свет
озарил неподвижные зрачки. Неожиданно запястье, которое держала Виллис,
стало гибким, скулы порозовели, рот приоткрылся...
- Астрид! Принцесса! - крикнула Виллис, судорожно сжимая руку андроида.
- Вы нас слышите?! Вы видите? Сигма завоевана Ночными, Самарра горит, но
Айрт здесь. Что нам делать?!
Молчание.
Тишина, прерываемая только завыванием пламени снаружи...
Какая-то особая тишина...
Чувственные губы оставались по-прежнему неподвижными, широко открытые
глаза блестели пустым светом, как окна дома, покинутого своим хозяином,
куда кто угодно мог войти, который _кто угодно мог захватить_...
И вдруг Айрт и Виллис приняли волну, которая передавала знакомым ясным
и бесстрастным голосом:
"Они перемещаются во времени. Уничтожьте эту частоту".
Сильнейший толчок снова потряс здание.
Колени андроида подогнулись.
Он пошатнулся и рухнул.
На этот раз принцесса Еврафриканская была мертва.
...Они сели на космодромах, которые горели вокруг Самарры, 998 линейных
кораблей, искусственных спутников и торговцев.
Корабль Леса первым коснулся полосы главного астропорта, большинство
"кузнечиков" высадились и захватили контрольную башню. К их невероятному
удивлению, никто по ним не стрелял. И только кое-где возникли небольшие
очаги сопротивления. Люди, казалось, потеряли голову и даже не знали,
почему они сопротивляются... В основном, это были земляне. Затем они стали
сдаваться, и куртки из черной кожи, всегда служившие формой Ночным, усеяли
космодромы. Когда Анг'Ри с дезинтегратором наперевес ворвался в
Центральный пост астродрома, командир поста признался, что ничего не
понимает: сначала подчиненные разоружили его, заперли в каком-то служебном
помещении, потом они так же неожиданно и не говоря ни слова, выпустили
его, и отправились заниматься своими повседневными делами.
- Как будто из них что-то выскочило, - сказал он задумчиво. - Как будто
вышел какой-то черный дым... И они абсолютно ничего не помнят. Могу вас в
этом уверить. Первым моим движением было разбить им рожи: но они были
очень удивлены...
- Это была шутка, - решил Анг'Ри. - Да и была ли?..
Однако эта сумасшедшая ночь не могла быть кошмарным сном: нашествие
тщательно готовили, слишком много людей погибло до и после! Слишком много
изувеченных и обожженных трупов лежало у подножий столичных памятников,
слишком много дворцов догорало с пустыми окнами, вытаращенными, как глаза
слепца, на каналы, по которым текло горючее...
На некоторых перекрестках еще стреляли одержимые...
И резервуары были взорваны, и прорваны плотины.
Но вдруг вода отступила.
Это было необъяснимо.
Когда освободители вошли в Самарру, Сигма была похожа на тяжело
больного, который приходит в себя после жесточайшего приступа лихорадки,
рассматривает свое тело, потому что все у него болит, и с ужасом
обозревает следы своей борьбы и своего ночного бреда.
Поставив часовых на космодромах и доверив переходное правление
Морозову, Гейнцу и нескольким "кузнечикам", Лес обратился по космовидению
и радио с заявлением к населению Созвездия, без различия вида или места
проживания. Он сказал, что ужасным событиям положен конец, что надо по
возможности простить и забыть все содеянное в течение этих безумных дней,
что Ночные отброшены. Он не сказал, каким образом, он сам ничего об этом
не знал...
Однако выйдя после передачи на внешнюю площадку контрольной башни, он
подставил свое лицо легкому бризу, долетавшему с сигмийских океанов,
которые, как и прежде, искрились звездочками аметистов, а также всем
знакомым сигмийским запахам, среди которых больше не чувствовалось
металлического привкуса крови, а также дыма и копоти, все еще покрывавших
землю. Такое быстрое очищение граничило с чудом, и Лес начал догадываться
о его природе.
Он хотел найти Айрта Рега.
Однако, прежде всего ему пришлось со своей странной армией, которая так
и не успела вступить в бой, пройти вдоль главного проспекта Самарры в
качестве триумфаторов, и оставшиеся в живых жители бросали им цветы. Все
сады веселого отдыха были ободраны, и даже дома Счастливой Смерти были
опустошены. Потому что те из арктурианцев и землян, которые принимали
участие в защите города, вдруг обрели вкус к жизни, к чистому небу и
воздуху, к песням и простым радостям...
И в такой вот обновленной и вечной атмосфере всеобщей гармонии
астронавты великого похода возвращались на Сигму. Лес знал, что в это утро
не все было так уж прекрасно, что не все радовались одинаково: слишком
много людей навсегда исчезло в эти дни и ночи, которые позже будут
фигурировать в звездных хрониках под многозначительным названием "Дни,
которые потрясли Метагалактику". И он почувствовал это лучше всего, когда
увидел труп своего отца, который всегда был против его экспедиции. Теперь
он знал: отец слишком его любил... И Лес был рад, что отец умер спокойно,
из-за своих ран: что его не пытали и не вешали, что у него было спокойное
помолодевшее лицо, как будто умирая, он видел счастливую картину: адмирал
Ингмар Кэррол закрывает глаза в освобожденной Сигме.
Обследуя адмиральский дворец, он наткнулся на другого мертвеца,
распростертого в единственном месте, где Мрак еще казался реальным и
конкретным - на труп Валерана.
Он был поражен старинным кинжалом прямо в сердце.
Рядом с ним он нашел Талестру, обезумевшую от ужаса и все еще одетую в
цвета слоновой кости платье Примаверы с картины Боттичелли и в диадеме из
изумрудов.
Весь ее наряд был запачкан кровью, и Лес не был уверен, не пролежала ли
она всю ночь рядом с этим мертвецом, которого сама убила, и которого,
может быть, пыталась оживить...
Но Талестра молода - она забудет.
Две последние луны, зеленая и сиреневая, потемнели на горизонте, и
Айрт, _уничтожив частоту времени, когда Ночные высадились на Сигме_, снова
очутился у автоматически запирающейся двери своей камеры, в шахте. Только
что мимо прошли ночные стражники, и еще были слышны их отрывистые голоса,
когда они говорили о падении адмиральского гелико...
Обессиленный Айрт опустился на свою койку. Ему казалось, что _ничего не
произошло_, что и визит адмирала, и его прыжок в подпространство у столба,
и завоевание Сигмы Ночными, и его последняя встреча с Виллис - да, даже
эта встреча, его последнее и единственно счастливое впечатление - были
частью мечты или кошмарного сна.
Мечта...
Приближение зари.
Шаги.
Скрежет металла...
И вдруг в камеру ворвался Джелт - самый маленький и слабый из
"кузнечиков". Он выбрался из тела гориллы и теперь плясал от радости!
- За мной, командир! - крикнул он. - Сигма свободна! Это вы ее
освободили! Морозов пытается объяснить все, что произошло: вы уничтожили
частоту перемещения и, может быть, саму Язву. Во всяком случае, эти самые
сумерки, которые перемещались во времени, эту мрачную и все сжигающую
субстанцию, которая внедрялась в Метагалактику и из которой возникали
пресловутые завихрения, которые пожирали целые миры и питались нашими
страданиями... Вы их стерли, и звездная болезнь больше не существует. По
крайней мере, на Сигме! Пошли!
"...Нет, - сказал себе Айрт, - все это слишком прекрасно, малыш бредит.
Или я вижу сон и сейчас проснусь..."
- Пошли же! - настаивал Джелт. - Лес и Морозов идут сюда с целой
толпой. Все немного сошли с ума. Это Виллис послала меня к вам: она не
знает, что с вами, и беспокоится...
- Почему она не пришла сама? - спросил Айрт, начиная приходить в себя.
- Потому что она думает, что здесь может быть Талестра...
- Но...
- Вы забываете, командир, что вы стерли почти весь этот день...
Да, он стер все эти счастливые часы. Тот момент, когда он врезался в
окно. И когда она сказала: "Ты здесь. Ты жив. Ты пришел". И когда он обнял
ее среди ирисов и пламени. Ее волосы пахли розами и медом. Она тогда
сказала: "Ты мог бы быть лучом или архангелом. Этого было бы достаточно
для Сигмы. Но не для меня..." А потом: "Ты ранен, у тебя рука в крови". И
еще, позднее, когда он убеждал ее: "Надо отбросить гордость или
бессмысленное постоянство", а она ответила, как эхо: "Надо..."
Но все это могло, все это _должно было_ вернуться. Ведь отныне он знал,
что Виллис любит его!
Ручонка Джелта вцепилась в его ладонь.
- Пошли, командир. Вы немного не в себе, да? Здесь еще темно. Но там,
наверху, небо безоблачно, рассвет прекрасен. Мы последуем за вами куда
угодно. Мы освободим Землю. Теперь, когда мы знаем наши возможности...
Каковы же были возможности Айрта?! Он ничего об этом не знал. Но, когда
они вылезли из шахты и очутились среди восторженной толпы, вся Сигма со
своим розовеющим небом и еще дымящимися стрелами своих дворцов будто
превратилась в гигантский космодром, с которого были готовы стартовать
тысячи звездолетов, чтобы принять участие в самом справедливом походе - в
походе за освобождение!
Таким стал мир, таким он воссоздал его.
С чистым небом.
С этим рассветом.

Наблюдатель и Принцесса

Спустя несколько месяцев, сидя в залитом светом зале Совета на Элле, Главнокомандующий Эскадрами подписывал ежедневную стопку декретов и распоряжений. Он вдруг остановился на известном имени и пожал плечами…

— Уж не сон ли это? — спросил он. — Конрад Монферрат попросил направить его в качестве наблюдателя на эту планету неистовствующих безумцев… Анти-Землю IV?

Марк Герменштейн, его новый помощник, кивнул головой:

— Да, на Анти-Землю IV. Кажется, он привязался к ней.

— Как? Разве он не женился совсем недавно? На борту космического корабля, на котором он возвращался на Землю? Двое пилотов были свидетелями. А службу отправлял какой-то кипрский епископ… Надеюсь, молодая семья не соскучится в Космосе. Наконец-то! — Известные во всех Галактиках брови насупились. — Конрад мог бы добиться тут блестящей карьеры, когда в его возрасте имеешь подготовку А99! Вы видели его жену? Что она собой представляет?

— О! — сказал равнодушно Марк Герменштейн. — Малышка с золотистыми волосами… Кажется, она хорошо готовит блины…

Глава космического ведомства небрежно подписал новое назначение Монферрату. Затем он повернулся к своему помощнику и положил по-дружески руку на плечо этого долговязого парня.

— В конце концов, — сказал он, — я почти доволен. Нет, совсем доволен. Конечно, Конрад — отличный офицер, но с тех пор, как я узнал о его происхождении, мне трудно считать его своим. Я не расист, слава Космосу! В конце концов мы братья несчастных людей Земли. Мы любим иногда забывать о бездне, катаклизмах, чтобы вновь оказаться только в своем кругу.

— Мудрое решение, — покорно согласился Герменштейн и подал на подпись другие документы.

Среднего роста, тонкий, с золотистыми волосами, он умел приспосабливаться ко всему, незаметно растворяться в толпе. Никто не замечал ни отсутствия роговицы в зеленых радужных глазных оболочках, ни немного острых ушей, ни слишком ловких рук. В его голосе звучало презрение, которое он не скрывал, когда говорил об этой девушке, поменявшей главенство Стихии на фартук домохозяйки. Этой девушке с золотистыми волосами, которую он на своем языке эльма Воздуха и Огня называл Кровью Звезд…

Знаете ту строчку из Библии про Всадников Апокалипсиса? «И увидел я всадника на бледном коне, и сказал он мне – иди и смотри! И Ад следовал за ним.» Так вот, господа присяжные. Ад не следовал за ним – Ад убегал от меня!

Именно этот момент он и выбрал, чтобы появиться со своей знаменитой эскадрой прямо над Красными горами.

Очень резко выйдя из пике на огнедышащем «Скорпионе», во главе своей эскадры он так низко пролетел над Антигоной, что порфировые скалы заходили ходуном. Рев тормозящих двигателей наполнил кратеры и концентрические переходы пещер. Фиолетовое небо адской планеты как будто разорвалось, осветилось и загорелось на линии горизонта. Это было настолько странное, даже бредовое зрелище, что, забыв на какое-то мгновение наше бедственное положение, спрутов, ящеров, радиацию, мы с раскрытыми ртами застыли на площадке у дезинтеграторов. «Ты думаешь, это он?.. Это он?..» Ко мне прижалось напряженное до предела тело Талестры, ее побледневшее лицо было обращено к чудесному видению.

— Но что он делает? — спрашивал ошеломленный Морозов. — Лучше бы он разбомбил спрутов!

— Эту возможность он предоставляет сопровождающей эскадре, — объяснил спокойный голос Валерана. — Тактика Сигмы, Лес. Я узнаю стиль.

Лес кивнул, взгляд его был особенно многозначительным. Потом он приказал спуститься в пещеру. И в самом деле — два самых тяжелых корабля опустились чуть ли не до вершин Красных гор и неумолимо, с невероятной точностью, избегая применять радиоактивное оружие, залили огнем поток желеобразных чудовищ. За ними последовали два других, потом еще два. Так они целиком очистили лес водорослей и склоны плато.

А сам «Скорпион», описав огненную дугу, поднялся высоко в небо — в то, что мы до сих пор принимали за небо Антигоны, и тяжелая свинцовая масса черно-фиолетового цвета, масса чудовищно живая и плотоядная, осветилась из конца в конец, разверзлась, как раскаленная бездна. Из этой развороченной необъятной тучи выступили длинные вялые щупальца, похожие на дохлых змей, оживших как будто под влиянием электрических разрядов, которые затрепетали и ударили изо всех сил в подножия гор, стараясь в то же время дотянуться до «Скорпиона», который своим оружием «избивал» их. Еще немного, и их объятие настигло бы его, это чувствовалось, не знаю, почему — неумолимое, живущее какой-то отвратительной жизнью, и в то же время мертвое, гниющее. Это была животная сила неизвестного мира, другой метагалактики, где все — наоборот. Еще секунда — и Талестра вскрикнула: змеиное гнездо сомкнулось на том месте, где уже ничего не было, не было «Скорпиона», испускающего огонь, не было его знакомого силуэта — и только внизу гигантские болотные растения дотлевали густым опаловым дымом, да корабли эскорта безостановочно кружились над равниной. Именно в этот момент до меня дошло толком: Мрак, Язва были, по-своему, живым существом… Невероятная неудовлетворенность, родственная досаде чудовищного зверя, раздраженного, что у него отняли добычу, повисла в воздухе, ставшем еще плотнее и темнее. Потом липкие тучи стали медленно расходиться…

— Будет лучше, если вы спуститесь в пещеру, — сказал Лес, обращаясь к нам с Талестрой. Но моя подруга и «кузнечики» застыли, обратив глаза к небу…

— Кр-расиво… — прошептал Джелт.

Анг'Ри добавил:

— Он сейчас вернется. В'увидите насто'бой!

Я сомневаюсь, что он сам полностью понимал все свои выражения, но и мы знали, что конец «Скорпиона» будет нашим концом.

Но он появился так же неожиданно, как исчез, в центре ярко-красного жидкого облака. Он закружился вихрем, словно бешеный, ощетинился своими лазерными лучами, горизонт опять покрылся невиданными свечениями, и на этот раз в воздухе почувствовалось нечто вроде вспышки сильнейшей боли, как будто он физически ранил, искромсал гнусное чудовище, которое засасывало эту планету, и оно скрючилось под ударами огненных хлыстов. И под звуки грома, совсем не похожего на шум двигателей, мы ясно увидели это: черная тень, живая туча, начала отступать. Это движение было противоположно действию засасывания, которое до сих пор затягивало Антигону — зверь был ранен и пытался убежать…

А прямо над нашими головами невредимый «Скорпион» — на этот раз в сопровождении своей эскадры — продолжал палить из всех своих дезинтеграторов…

И вдруг наступил день. На обеих сторонах Антигоны.

— Виллис! Виллис!

Один из «кузнечиков» орал благим матом у подножия горы. Ей снова надо было возвращаться к «своим». Они слушали лекции Морозова, охотились с Талестрой. Старшие уже обходились без нее, но стоило им попасть в беду, они кричали: «Виллис, Виллис!»

Но на этот раз речь шла не о ком-нибудь из них. Всеохватывающее жесточайшее страдание, до сих пор еще ни разу не испытанное, увлекло Виллис, и она соскользнула вниз, под скалы. Сначала до нее не дошло, человеческая кровь лилась рекой отовсюду, смешиваясь с раздавленными телами отвратительных чудовищ. Но под камнями кто-то мяукал, как котенок. «Кузнечики» толпились вокруг, одна из девочек спрятала лицо в ладонях, согнулась и отчаянно заревела. Чтобы заставить ее замолчать. Виллис совершила невероятный до сих пор поступок: она походя отвесила ей звонкую затрещину! «Да, дошла я…» — подумала она не без иронии. Дальше ей идти не пришлось: в луже крови конвульсивно подергивалось что-то белое, привязанное как будто за веревку…

— Выбросить это! — истерически закричала девочка.

«Выбросить это!» Все древние предрассудки, все земные табу слышались в этом крике. Виллис наклонилась и сквозь обвивавшую его «сорочку» встретила серьезный взгляд двух больших необычайно синих глаз.

— Выбросить это! — сказала она с возмущением. — Как же так? Он ведь смотрит на нас!

И она хотела подобрать ребенка. Но тут она заметила под опрокинувшимися глыбами белую ногу с разорванными венами. Колебания пуповины были вызваны судорогами агонии этой матери, вытолкнувшей ребенка из себя, оттолкнувшей его от смерти… Просунув руку как можно осторожней между камнями, Виллис дотронулась до бедра и до живота. Остальное тело было раздавлено гранитной глыбой…

Она приказала детям отойти и позвать Морозова, а сама осталась с мертвым телом и с ребенком. В голове у нее было пусто, и в то же время она чувствовала какой-то смутный призыв, ей казалось, что место ее уже не здесь, что судьба в критический момент удаляет ее отсюда. Судьба или воля?.. Морозов съехал по склону, он хотел сначала раскопать женщину, но быстро отказался от этой идеи. Он заглянул в щель между камнями и сказал, поднявшись:

— Она мертва. Ничего не поделаешь.

— Но она только что двигалась…

— У нее раздавлена голова. Но движение ребенка уже началось.

Он немного дрожал. Виллис подобрала с земли нож из полированного камня, принадлежавший одному из часовых, и обрезала то, что соединяло мать с ребенком. Это был мальчик.

— Да он родился в сорочке, — сказал неожиданно постаревший Морозов шепотом. — На Земле сказали бы, что он будет счастлив…

Затем, сняв свою пресловутую шкуру, он прикрыл ею белую ногу.

— Это первый ребенок, родившийся на Антигоне, первый ребенок нашего полета…

Сгрудившись на краю кратера, «кузнечики», которые так храбро боролись со спрутами и левитировали над огненной равниной, тоже дрожали…

— Как вы им это объясните? — спросил Морозов.

И Виллис, безмятежно:

— Я скажу им, что этот ребенок родился из земли Антигоны, из могилы своей матери. Разве все мы не рождаемся именно так?

Однако многие девочки почувствовали себя плохо, и она поспешила унести ребенка в пещеру, чтобы обмыть и запеленать его.

А наверху, на площадке, все стоя приветствовали посланцев восхитительной эскадры — Талестра во главе, со своей мужественной мордахой; в боевых скафандрах астронавты не были похожи ни на Леса, ни на Валерана, они были грубее, более жизненными, менее породистыми, но, несомненно, она признала своих: бойцов, корсаров! Но когда сам Айрт Рег снял шлем скафандра, она поразилась странному контрасту между страстными, еще детскими губами и серыми холодными глазами, в которых проплывали тени звезд и облаков…

— Мне было довольно трудно обнаружить вас, — сказал он, обращаясь к Лесу, в котором без колебаний тотчас признал командира. — У меня не было ваших точных координат. Но этот колокол…

— Ага, так вы слышали колокол?

— Да, наверное, этому способствовали орбитальные вихри. Мы принимали звон на ультракоротких волнах.

— Это приспособление древних жителей Антигоны в форме щита.

— Да, они умели создавать. Но, учитывая искажения магнитных полей звезд Бездны Лебедя, вас, конечно же, было нелегко обнаружить!

— Спасибо вам, — сказал Лес. — Сожалею, что мы завлекли вас на эту планету…

А Талестра с глубоким сожалением думала, что это была вроде бы обычная встреча цивилизованных людей, что происходила она так, как могла происходить любая такая церемония в любом порту вселенной… в то время, как все они находились в аду, и ад этот только что завлек в свои сети Айрта и его чудесную эскадру…

— Это ничего, — отвечал между тем Айрт. — Рад, что оказался полезен вам. Но теперь надо подумать о сборах: мне кажется, что на этой планете не очень пригодные для жизни условия. Мои корабли к вашим услугам.

— Чтобы?..

— Чтобы переправить вас на Арктур, конечно же. Может быть, не на саму Сигму, с которой у меня… скажем, некоторые недоразумения, а на одну из ближайших планет.

— Несчастный! — крикнула Талестра. — Вы хотите взлететь! — И она, которая молодцом держалась на Уране, Гефестионе, Антигоне, потому что была храброй и потому что не хотела участвовать в панике, которая лишь стискивала зубы в пламени огнеметов и среди взрывов, та самая Талестра закрыла лицо руками и разрыдалась.

Конечно же, несколько «кузнечиков» последовали ее примеру. И возник беспорядок.

— Однако, — сказал Айрт. Он очень смутился. Девушка приникла к его плечу, и он растерялся, невольно обнимая эту статую с рыжей шевелюрой, этот источник вырвавшихся энергий с самыми различными и самыми бурными проявлениями. — Однако вы не должны так переживать. В конце концов, вы, командир, и вы, профессор, скажите ей, что в этом нет никакой тревоги…

— Есть! — взорвалась Талестра. — Вы разве не знали, что Антигону невозможно покинуть?!

— Однако приземлился я без всяких затруднений…

— Еще бы! Здесь очень приятно садиться, когда тебя засасывает бездна. Вот так здесь и оказалась тысяча кораблей! Но попробуйте взлететь! Это вопрос притяжения: ведь Антигона — гигантская разбушевавшаяся пиявка, вылезшая из какого-то ужасного места. Разве это не так?! Вы все, да скажите же ему!

И она в изнеможении умолкла среди дыма и слез, ее подавленные спутники отворачивались и ничего не отвечали.

— Я не думаю, что ситуация настолько безвыходна, — сказал Айрт. Освобожденный от прислонившейся к нему статуи, он вновь овладел присущим ему хладнокровием путешественника открытого космоса — он верил только в опыт и в вычисления. — Я знаю, что Бездна Лебедя — неустойчивое созвездие, но мне не раз приходилось садиться на его планеты. Я заправлялся на Евриале, на Марсиасе и на Антропосе. Я знаю, что все эти планеты пользуются дурной славой, — добавил он, заметив недоверие на окружавших его лицах, но мне часто приходится водить целые караваны эмигрантов, которым необходимо продовольствие и первая помощь, а получить их они могут только в пиратских портах…

— Сериал… — прошептала Талестра, ставшая вдруг очень внимательной. — Марсиас… Но ведь это соседние планеты! Вы говорите, что садились на них?

— Да.

— И вам удавалось взлетать? Вы не лжете?

Он улыбнулся, и все вокруг как будто осветилось.

— Какой мне интерес?..

— Но тогда, — вмешался Валеран, — у вас какая-то особая тактика, которую мы не знаем?

— О, — сказал Айрт, — может быть… Когда мне нужно двигаться быстрее, я лечу через подпространство. Но ведь вы сами, — обратился он к Талестре, — научили меня этому. Вы и ваша подруга, конечно же…

После этого последнего ужина на Антигоне все они почувствовали себя страшно изможденными. «Кузнечики» засыпали прямо на земле, у ног Айрта и его астронавтов, которых они тотчас же восприняли как персонажей из легенды. Лес поднялся еще до рассвета, чтобы приготовить корабль к старту. Было решено использовать все исправные корабли, в том числе «Летающую Иглу». Безграничная надежда заполнила пещеры Красных гор.

Морозов подошел к выходу из центральной пещеры. Его изящный силуэт выделялся на фоне сиреневых сумерек. Он задумчиво смотрел на изменившееся небо — оно было светло-фиолетовым — с тех пор, как тучи отступили, как миражи исчезли… Он сказал, обращаясь ко всем и ни к кому в особенности:

— Чистое небо, прекрасная ночь, светлая и холодная, как на Земле… Так это возможно — такое обновление, такое освобождение…

В течение всего этого вечера Айрт и Талестра обменялись всего несколькими словами, имевшими отношение только к сборам, и оба были преувеличенно спокойными. Айрт украдкой рассматривал амазонку: она не была красавицей, но как привлекала ее огненная шевелюра, ее глаза, в которых можно было утонуть! За то время, что он ее видел, она успела поплакать, посмеяться, покричать, ведь это был живой человек! Не мертвая принцесса и не голос, принадлежавший неизвестно кому… Он пристально следил за ее рукой, и на фоне порфировой глыбы — она тоже была такой живой, с гибкими и загоревшими запястьями, она держала нож с костяной рукояткой и разделывала им факожира, нарезала водоросли, как будто вся ее жизнь прошла на охоте или в мясной лавке. Когда Морозов заговорил, она легко поднялась со своего места и танцующей походкой подошла к порогу. Огромные холодные звезды Лебедя сверкали в ночи, как неподвижные фонарики. Воздух казался кристально чистым.

— Мне страшно при мысли, что я буду с тоской вспоминать этот пейзаж, — сказала она. — Я не хочу этого…

— Где Виллис? — вполголоса спросил Анг'Ри.

— С детьми и ранеными, — отвечал Морозов.

Кто-то в темном углу пещеры спросил:

— Мы отправляемся завтра?

И Айрт ответил:
— Да, если вы будете готовы. Мы с командиром Кэрролом осмотрели «Иглу», она в хорошем состоянии. Я не могу сказать то же самое о корабле, который поведет принц Валерам. Ну да ладно! Броня выдержит, а двигатели работают нормально. Этого хватит, чтобы переправить людей на Сигму.

— Вы думаете лететь прямо на Сигму?

Он слегка нахмурился:

— Нет. Этим займется командор Кэррол. А я… у меня другие задачи.

Морозов неторопливо поднялся со своего места:

— Другие задачи… Так ты нам позволишь? Мы с «кузнечиками» сейчас покинем вас: они еще слишком молоды, а я уже слишком стар. А завтра нас ждет далекий путь. Это ведь последняя ночь на Антигоне…

— Это последняя ночь… — вздохнула вся пещера.

— Это последняя…

Анна снова опустила голову на плечо Орля. Жак, бывший Ночной, поднял сразу двух самых маленьких «кузнечиков». И все они тихо исчезли, один за другим, как тени. Талестра и Айрт остались одни в середине пещеры. Наверху, в скалах, часовые, выбранные из людей равнины, перекликались вполголоса. Мерцали светильники на стенах.

— Неплохо бы прогуляться, — сказал Айрт. — Я еще не успел толком рассмотреть Антигону.

Талестра встала, потянулась и вздрогнула от ночной прохлады. Он мгновенно набросил на ее острые плечики свою космическую куртку, как будто эта проклятая планета со своими ловушками превратилась в Землю с ее старинными обычаями…

— А где Лес? — спросила девушка нерешительным голосом.

— Он должен быть на борту «Летающей Иглы»…

— Да, как всегда, — прошептала она с полузакрытыми глазами. — Объясните мне: вы в космосе все такие? Для вас в целом мире существует только это: дом, корабль, товарищи, космос?.. В самом деле, ничего другого?

— Нет, — сказал Айрт, улыбнувшись. — Есть совсем новые миры, совсем другие, есть новые зори. Есть небо, которое отражается в ваших глазах такого странного оттенка…

— Я знаю, — сказала Талестра и продолжила: — «Задумчивая, как раза, и живая, как фиалка…»

— Что вы сказали?!

Он резко остановился, схватил ее за загоревшее гибкое запястье. Талестра рассмеялась, губы ее были похожи на лепестки розы:

— Вам знакомы эти стихи? Они принадлежат древнему земному поэту по имени Данте…

— Я знаю. Кто-то мне о нем говорил.

— Пойдемте, — сказала она. — Мы посмотрим сейчас на путь в рай, который открывается перед нами…

И она побежала по платформе, с которой уже убрали дезинтеграторы. Здесь царила великая тишина, было еще темнее, чем в пещере, и девушка инстинктивно взяла Айрта за руку. Однако мало-помалу глаза их привыкли. Звезды с каким-то хрустальным блеском, оранжевое, как будто затухающее свечение солнца Лебедя производили величественное впечатление. Черные и зубчатые верхушки скал казались отпечатанными на фоне бледного диска. По всей поверхности массива светились входы в пещеры, озаренные изнутри огнем светильников: беглецы с равнины праздновали свою последнюю ночь на Антигоне.

Айрт несколько минут всматривался в эти огни:

— Как будто окна земного дома, который зовет нас… родного дома. Если я когда-нибудь увижу его, я вспомню эти огни.

— Я тоже.

Какую-то секунду они смотрели друг на друга, такие молодые и уже с такими печальными глазами. Потом Талестра неожиданно потянулась к нему, он наклонился, и их губы встретились. Лес был далеко, да и существовал ли он в какой-либо другой ипостаси, кроме обычного чистого разума борющегося ангела! Их странствие подходило к концу, он прилетит на Сигму, к тем, кого любит. Валеран тоже казался погруженным в раздиравшие его противоречия. Да и Астрид была мертва. А они сейчас выбирались из бездны, их поджидала абсолютная неизвестность, а губы их были обветренными, солеными от слез, упрямо сжатыми… И был это, скорее, не любовный поцелуй, а братское объятие, отчаянное какое-то… Айрту казалось, что он обнимает свою планетку, а Талестре — что саму жизнь.

В разгар этого поцелуя их застало чье-то незаметное появление, чей-то тихий, немного хриплый голос, который произнес:

— Талестра, Лес Кэррол тебя зовет.

Она исчезла, не сказав ни слова, как тень в свете звезды Лебедя, и они оказались лицом к лицу. В лучезарной ночи Айрт узнал ту, о которой он только мечтал, которая оказалась еще более совершенной — посеребренный овал лица, силуэт гибкой лианы, глаза цвета загадочного кристалла и белизна снега и бездны… Сердце его сжалось так. Что хотелось крикнуть…

— Вас зовут Виллис, да? — сказал он, потому что надо же было что-то говорить.

— Да.

— Та, которая сказала: «двигатели выдержат»?

— Мне кажется… да. Я так сказала.

Он хотел бы крикнуть, не таясь, что в самые тяжелые минуты его жизни она была для него надеждой и мечтой, была ближе, чем любовница или сестра… Но лицом к лицу с Виллис он был не космическим корсаром, единственным землянином, напавшим на Язву с открытым забралом, а просто юношей, который на мрачном астероиде устраивался на травке, чтобы наблюдать за кометами. А тут еще Талестра! Которой он не нужен, которая смеялась над ним, и которую Виллис застала в объятиях…

А Виллис смотрела на него, испытывая при этом ужасное разочарование. В течение долгих ночей, когда они с Талестрой вели «Скорпион», ей иногда казалось, что она говорит с Хеллом, только с молодым Хеллом, который жил до всех этих унижений, ужасов и смертей. Как будто это было близкое ей существо, которому она могла стать близкой подругой. Но это оказалось миражом, за исключением формы, правильных черт лица, вылепленных пространством… Нет, ничего не напоминало Хелла в этом незнакомом юноше (хотя у всех у них были общие черты и часто тот же нежный и горький изгиб рта). Да, оба они были астронавтами, оба искали одинаковой славы и подвергались тем же опасностям. Но у этого отсутствовала подавляющая суровость и изысканность Хелла, ему не пришлось столько выстрадать, и она не была нужна ему. Талестра… Что ж, она охотно уступала его Талестре.

Небо становилось светлее, воздух — холоднее.

Она сказала:

— Вот и рассвет.